Шведская сказка
Шрифт:
Все. Надежд на помощь не было. Вспомнил Веселов обещание прапорщика Шарфа, адъютанта и прихвостня командирского, запороть Ахромеева насмерть, и решился:
– Ты, вот что, Федот Прокопыч, - отозвал капрала, как-то вечерком в сторону. Рота только с работ вернулась. Вечеряли. – Нет у тебя выхода другого. Беги. Защитить я тебя не смогу. Подожди, не перебивай – остановил его Веселов, видя, что солдат возразить что-то хочет. – Знаю, что, как офицер, и командир роты, права поступать так не имею, но и другого выхода защитить солдат своих не вижу. Долго думал я над этим, и решил. Мой это
– Дык, как же…?
– Не спорь, капрал! – капитан был решителен.
Покачал головой Ахромеев, после поклонился в ноги:
– Возблагодарит вас Господь, господин капитан, за доброту вашу! Даст Бог свидимся. – И был таков.
В судный день опять все заявились. Процессией длинной. Сташевский побежал сразу же к командиру полковому с жалобами. Трубицын поднял на капитана глаза жабьи:
– Это что ж такое, капитан? – спросил грозно. – Отчего твои люди так плохо работали.
– Стараниями этого хлыща статского обессилили! – Веселов ткнул рукой в грудь помещика. Оскорблял намеренно.
– Что вы себе позволяете, капитан? – возмутился Сташевский. А глазки забегали. Страшно вдруг стало. Полковник молчал, но кровью наливатся стал. А Веселова уже было не остановить:
– Я вас оскорбил, господин хороший? – повернулся капитан к Сташевскому. – Так требуйте сатисфакции! Или вы не дворянин? – наступал на него. – Или вам мало? Так получите еще! – звонкая пощечина хлестнула по морде Сташевского. Помещик задрожал весь, закрылся ладошками, заплакал и побежал к приказчикам своим. Те растерянно жались к телегам, не зная, что предпринять. – Знамо не дворянин! Тогда переживет. – Веселов сплюнул ему в след и развернулся к полковнику.
Трубицын взорвался:
– Что себе позволяешь, капитан? Да я…
– Я солдат своих защищаю, ваше высокоблагородие! А не убиваю, как вы! – оборвал его Веселов. Спиной почувствовал, как рота колыхнулась за его спиной.
– Эх, беды бы не было! – продумал и к ним повернулся, - Смирно стоять, карабинеры. – Скомандовал. И снова к командиру обратился, а тот:
– Да я… да тебя. Под арест! – захлебывался командир полка. Еще никогда его таким не видели. Щеки толстые обрюзглые тряслись, слюна летела. Красный стал, как томат переспелый.
– Под арест? Пожалуйте! – Веселов выдернул палаш из ножен, Трубицын побледнел весь, клинок увидев. Капитан усмехнулся, краем глаза испуг заметив, перехватил лезвие острием к себе, рукоятью адъютанту передал. Шарф стоял белый, не хуже полковника. Рука дрожала, когда эфеса коснулся.
Обезоружив Веселова, командир полка слегка успокоился. Глазки поросячьи сузились, прошипел злобно:
– Пойдешь под суд, капитан. В Сибири тебя сгною!
– Все пойдем! – многозначительно кивнул Веселов.
– Запереть его! – завизжал Трубицын. – Прапорщик проследить!
– Ведите, братцы! – отвернулся от него Веселов и приказал своим карабинерам. Заперли его в своей же хате, только Шарф приказал еще и все ставни закрыть снаружи, подпереть их, и караул оставил,
– Запорю всех, коли упустите! – прапорщик снова смелым стал.
Опустился капитан на лавку устало, растянулся и задремал. Сколько часов проспал Веселов, только вдруг что-то разбудило. Открыл глаза – темнота, хоть глаз выколи. Толи шорох, толи шепот послышался. Прислушался.
– Ваш бродие… ваш бродие… - Точно шепот. Скрипнула дверь. Веселов рывком поднялся, всматривался в темноту.
– Кто там? – спросил также шепотом. Полоска лунного света, просочившаяся в полуоткрытую дверь, обозначила тень.
– Это я. Захар Кирюхин, с роты нашей, ваш бродие. В караул назначен.
– Ты чего, Захар? Ты ж пост покинул. Заметит кто, достанется!
– Ништо, ваш бродие. Вы ж с добром к нам, рази я могу иначе. Да и солдатство наше послало. От мира, то бишь. – Кирюхин опустился прямо на колени перед лавкой, где сидел капитан. Дохнул чем-то родным, здоровым, солдатским. Знакомо пахло от него табаком и луком, маслом ружейным и потом конским. Даже веселее как-то стало поручику.
– Ты чего на пол-то опустился? Садись рядом! – Веселов легко постучал ладонью по скамье.
– Пред вами, ваше бродие, не грех на коленях постоять. На таких, как вы, ахвицерах, молиться надобно. Кто за солдата еще заступиться мог? Токмо вы, ваш бродие.
– Брось, брось, Кирюхин. – Капитан пошарил в темноте рукой, нашел плечо солдата, похлопал.
– Так шо, бежать вам надобно, ваш бродие. – шептал солдат горячо.
– Ты что? С ума сошел, Кирюхин? Чего это вы там, миром придумали? Не может офицер бежать из-под ареста. Суда надобно ждать! Там и видно будет. Сам знаешь, за Богом - вера, а за матушкой нашей царицей – служба.
– Не будет суда-то, ваш бродие! – солдат ухватился рукой за колено поручика, придвинулся.
– Это как?
– Так, ваш бродие… Писарь ротный, Сенька Теплов, сказывал, будто слышал он, как полковник наш приказал аспиду своему, немчину Шарфу, завтрева вас в полковую канцелярию отправлять. А по дороге убить вас поручено. Дескать, побегли вы, а они вас стрельнули.
– Не один же он повезет меня. Конвой будет. – Не поверил капитан, - нешто при солдатах он стрелять будет?
– То-то и оно, что в караул никого не назначили. Солдат они бояться. Он, прапорщик энтот повезет, да кат наш полковой, душегуб Архип. Бежать вам надобно, ваш бродь. Всем миром нашим солдатским молим вас. Вот и одежонку вам собрали. А то в мундире-то быстро вас словят. – Положил на лавку рядом с поручиком узелок.
– Да… - задумался Веселов. – Дела наши грешные… и они-то, как обо мне пекутся. – Ком встал в горле. Проглотил с трудом - и солдату, - Ты, вот что, Кирюхин, иди, иди на пост покудова, подумать мне надобно.
– Некогда думать-то, ваш бродие, господин капитан, бежать надо, уж рассвет скоро. Пока хватятся, подале уйти вам нужно. И конь ваш оседлан. Ждет. – Умолял солдат.
– Иди, иди. Спасибо вам, братцы, - взволнованно прошептал Веселов, - я сейчас. Я подумать должон. Не могу я так сразу. Ну пойми ты! Офицер я! Слуга государев! Присяга, честь, ну не могу! Иди, Кирюхин. Ежели решу что – позову.