Сиам Майами

Ренек Моррис

— Кажется, я потерял Сиам.

— Хочешь, я заварю тебе чаю? — Жена была встревожена.

Он вернулся к жене, сидевшей в постели, и поцеловал ее в лоб. Он уже давно не испытывал к ней романтических чувств. Оказалось, что это совсем неплохо. Он любовно обнял жену за плечи, размышляя о грязных выкрутасах, которые выкидывает любой магнат, приспособившийся ко времени. Теперь для того, чтобы испытать романтические чувства к собственной жене, он должен был с отвращением отвернуться от реальности, подставившей ему подножку.

Глава 30

— Не поеду в Гэри.

Нет, нет, нет! — Говоря это, Сиам ухитрялась удерживать во рту термометр. Они в последний раз шагали по вечернему Чарлстону в клуб.

— Мы едем в Джэксон. — Барни пытался успокоить ее и одновременно следил за сохранностью термометра.

— Не пытайся меня отвлечь. — Она дрожала от ярости, но злилась не на Барни. — Из-за того, что они в последнюю минуту прислали нам немного денег, мы не будем ишачить на них, как рабы.

Он старался не сердить ее. Ее голос день ото дня становился все более надтреснутым. Одну из причин этого Барни усматривал в состоянии ее здоровья.

— Тебе надо перестать ночевать на автобусных вокзалах и хоть немного отдохнуть.

— Я не вернусь в эту душегубку с ящерицами! И при чем тут недосып? Не можем же мы скитаться по захолустным городам до конца жизни!

— В следующем городе мы не станем ночевать на автовокзале.

— Да, мы уже насмотрелись на самые низы жизни, — согласилась она.

Как-то поутру, проснувшись на скамье в зале ожидания автовокзала, Сиам увидела бродяг, которых загнал в помещение утренний туман. Они просачивались в здание по одному. Они не разговаривали друг с другом, но выглядели почти как близнецы. У всех были редкие волосы и бороды с проседью, донельзя стоптанная обувь и мятая-перемятая одежда. Сиам растолкала Барни. Он сел и тоже стал наблюдать за вторжением. Сперва он подумал, что их привлекает расположившаяся где-то поблизости благотворительная кухня. Однако объектом притяжения оказался газетный киоск, в котором они приобретали дорогое воскресное издание «Нью-Йорк таймс». Засунув толстую газету под мышку, один за другим располагались в зале ожидания, где горел яркий свет. Сиам все больше разбирало любопытство. Ей казалось невероятным, что они, поспешно пролистывая раздел новостей и не интересуясь катастрофами на первой странице, стремятся к одному и тому же — разделу искусства.

У Сиам мурашки побежали по спине от наблюдения за этими субъектами, к которым позже присоединилась сильно нарумяненная женщина, тоже купившая газету. Она не могла больше на них смотреть, но и прогнать дурное видение оказалось не под силу. При их поразительной схожести они были полностью изолированы друг от друга. Зачем покупать четыре экземпляра дорогой газеты, когда можно вполне обойтись одним на четверых? В них не было бодрой независимости цыган. Все выглядели бледными и хворыми, от их одежды исходил слабый запах гниющих бананов. Сиам с содроганием представила себе меблированные комнаты, в которых обитают эти люди, желтые лампочки, загорающиеся там под потолком туманным утром; не зря они избрали в качестве читальни зал ожидания автовокзала.

Сиам ни разу не чувствовала вкуса неудачи так отчетливо, как в то утро, когда узрела настоящую изнанку жизни — полусонные отбросы общества с любопытством знакомились с новостями нью-йоркского мира искусства.

Она всегда знала, что подобные люди существуют в любом городе Америки. Однако только сейчас ей стало понятно до конца, какие непреодолимые, чудовищные преграды ожидают человека на пути к успеху. Ею овладело беспокойство. Ужас заключался в том, что все эти неудачники художники в прошлом воспринимали свое положение со спокойной безнадежностью. На их лицах лежала печать отчаяния, с которым они давно свыклись, с подобными типами нельзя садиться за один стол. Даже самая плотная кормежка не пробудила бы вдохновения, которое обуревало их когда-то. Честолюбивые мечты давным-давно забылись, а благодаря этому притупилась горечь поражения. Сиам не могла смириться с мыслью, что провал делает людей со временем кроткими.

Насмотревшись на бродяг, Сиам стала все настойчивее твердить Барни, что они, таким образом, могут до скончания века скитаться по городам, ничего, по сути, не добившись. Барни понимал, проблема оказалась сложнее, чем он первоначально представлял себе. Чем дольше продолжались гастроли, тем дальше отодвигалась цель. Однако он и помыслить не мог о том, чтобы сдаться, ибо боялся, что тогда Сиам не за что будет его любить.

Барни вынул термометр у Сиам изо рта и подошел к световой вывеске над дверью уличного бара, чтобы разглядеть температуру.

— Ты по-прежнему горишь, — сказал он. — Сто один градус [2] .

— Это не жар. — Она не остановилась. — Певица, знающая, что не может толком петь, всегда температурит. — Когда он поравнялся с ней, она сказала: — Не говори мне о Гэри, и температура спадет. — Она затрясла головой, словно прогоняя проклятие, связанное с этим названием.

— Чем он хуже других городов?

— Тем, что рядом Чикаго. — Она повысила голос, досадуя на его тупость. — Не хочу, чтобы моя мать узнала, что я по-прежнему пою в грошовых подвалах. Хорошенькое возвращение на сцену!

2

По Фаренгейту.

— Сегодня наш последний вечер здесь. Давай хорошо выступим. Планы будем строить завтра.

— Ты поместил объявление в газете?

— Всеми газетами города заправляет патриот в Твидовом духе. Если хочешь поместить рекламу в одной газете, изволь повторить ее сразу во всех. Хозяин клуба не хочет, чтобы ему подобным образом выкручивали руки, и я не могу его винить.

— Разве требовать повторения рекламы во всех газетах не противозаконно?

— Противозаконно, но газетчики избегают судиться.

Сиам положила голову ему на плечо и сказала:

— Сегодня ты должен сказать ему о нашем отношении к его сегрегированному бару.

— Что ты несешь? Если у нас такие твердые убеждения, то надо было бороться еще в Нью-Йорке, при составлении контракта.

— Значит, так и будем молчать?

— Глупо протестовать в последнюю ночь.

— Я настаивала, чтобы ты сразу выразил наше несогласие.

— Тогда это тоже обернулось бы бессмыслицей. У нас сразу же возникли бы неприятности, а мы их меньше всего хотели, раз преследуем определенную цель.