Сиасет-намэ. Книга о правлении вазира XI столетия Низам ал-Мулька

аль-Мульк Низам

Глава двадцать шестая.

О необходимости иметь на службе туркмен на положении гулямов, тюрок и тому подобных.

Хотя от туркмен и получилась докука и велика их численность, но за ними при этой державе установилось право, так как в начале державы они оказали много услуг, претерпели невзгоды; они — из родственников. Следует занести в списки поименно с тысячу лиц из их сыновей и иметь их в качестве гулямов дворца. Когда достаточно они будут находиться в услужения, то научатся искусству оружия и службе, обживутся среди людей, станут подданными и будут служить как гулямы, а та дикость, которая создалась в их природе, устранится. Как только окажется необходимым, сядут на коней пять или десять тысяч для службы, которая им будет назначена, в таком строю и с такими оружием и снаряжением, как гулямы. Да не будут они обездолены этой державой, царю получится слава, а они будут довольны.

Глава двадцать седьмая.

О неутруждении рабов во время службы и распорядке их дел. [178]

Пусть не утруждают рабов, которые стоят на службе, [179] пока не явится к тому надобность. Да не будет метания стрел во всякое время. Как одновременно разбегутся, так одновременно и возвращаются. Когда дается окончательный приказ, пусть вторично им скажут, как следует им быть, чтобы они соответственно этому и поступали. Нет необходимости в таком излишестве, чтобы по приказу являлись каждый день из гулямов все кравчий, оруженосцы, виночерпии, хранители одежд и подобные им, как и те из гулямов, |95| кто с эмиром хаджибом и великим эмиром. Пусть прикажут, чтобы каждый день от каждой палатки являлись на службу в таком-то числе, также от приближенных вельмож, чтобы не было затруднения. Ведь в старое время у гулямов существовал распорядок в отношении воспитания и чинов, начиная с того дня, когда они были куплены, кончая тем днем, когда они старились. Порядок был добрый, в наши же дни те обычаи и правила исчезли. Кое-что припомнилось согласно задачам нашей книги.

178

ТИ, 74 формулирует название главы иначе, более близко к конкретному содержанию заключающихся в главе правил: „о неутруждении рабов в иное время, кроме службы, о порядке дела их в отношении воспитания“.

179

Не совсем ясный текст ИШ переведен буквально.

Распорядок дворцовых гулямов. [180] Еще во времена Саманидов выполнялось такое правило: гулямам увеличивали чин постепенно, по размеру службы, заслуг, достоинств; вот покупали гуляма, приказывали ему один год службу пехотинца и он ходил в свите, одетый в каба из зинданиджи. [181] Этим гулямам не было разрешения втайне или въяве садиться на лошадь в течение этого года. Если узнавали, наказывали. Когда они прослужили так один год, висак-баши говорил с хаджибом; хаджиб предписывал, чтобы дали тюркскую лошадь с уздой [182] и простой ремень. Когда он прослужил один год с лошадью и арапником, на другой год ему давали караджур, [183] дабы он им подпоясывался. На пятый год [184] ему давали лучшее седло, узду со звездами, каба из дараи [185] и булаву, которую он вешал на кольцо. На шестой год он получал одежду анван, [186] на седьмой [187] — палатку с одной верхушкой и шестнадцатью

клиньями, в свой отряд он получал трех гулямов, его именовали висак-баши, он надевал черный войлочный головной убор, расшитый серебром, и гянджийскую каба. [188] С каждым годом увеличивали почтение, украшение, отряд, чины, пока он не становился хейль-баши, затем — хаджибом; хотя становились всюду известны его достоинства и заслуги, хотя он совершил большие дела, был обходителен с людьми и любил господина, все же пока он не достиг тридцати семи лет — эмирства ему не давали и владения не назначали. Алптегин, раб и воспитанник Саманидов, в тридцати пять лет получил сипах-саларство в Хорасане. Он был весьма исполнительным, верным, мужественным, благоразумным, обязательным, любящим отряд, великодушным, большим хлебосолом, богобоязненным, обладал всеми свойствами Саманидов. Он был многие годы наместником |96| Хорасана, обладал двумя тысячами семьюстами гулямов, рабов и тюрков. [189] Однажды он купил тридцать тюркских гулямов, среди которых был Себуктегин, [190] отец Махмуда. Три дня спустя, как его купили, он стоял перед Алптегином среди гулямов. Подошел хаджиб и сказал Алптегину: „Такой-то гулям, бывший висак-баши, умер. Какого гуляма ты удостоишь, чтобы он обладал той палаткой, имуществом, отрядом и его наследством?“ Взгляд Алптегина упал на Себуктегина, и он произнес: „Я жалую этому гуляму“. Хаджиб сказал: „О, господин, нет еще трех дней, как ты купил этого гулямчёнка. Он еще не прошел одногодичной службы, а должен пройти семилетнюю службу, [191] чтобы достичь до такого чина. Как можно это ему отдавать“. Алптегин ответил: „Я сказал“, а гулямчёнок услыхал и распростерся ниц, — „Того, что подарил, я обратно не беру“. Итак, ему дали имущество того висак-баши. Затем Алптегин раздумывал сам с собой: „Как могло случиться, что чин, даваемый за семилетнюю службу, отдан молодому гуляму, только что купленному. Возможно, что он благородного происхождения по своим предкам в Туркестане [192] или он будет счастливцем, дело его возвысится“. Вот он и принялся его испытывать. Он ему давал всяческие поручения, затем спрашивал: „Что я сказал? повтори“. Он все повторял безошибочно. Затем Алптегин приказывал: „Иди и принеси ответ“. Тот приносил ответ вовремя и в более существенном виде, чем ему было поручено. Так как Алптегин находил его с каждым днем испытания все лучше, его сердце проявило к нему расположение, и он ему поручил должность услужающего водою, приказал служить при себе, поставил в его отряд десять гулямов, возвышал его с каждым днем. Когда Себуктегину стало восемнадцать лет, он уже имел в своем отряде двести мужественных гулямов. Он усвоил все качества Алптегина. Однажды Алптегин приказал двумстам гулямам отправиться к халаджам [193] и туркменам, чтобы получить с них налоги, которые с них надо было получить. Себуктегин был в числе этих гулямов. Когда они пришли туда, холаджи и туркмены не отдали налога целиком. Гулямы разгневались, схватились за оружие, хотели вступить в бой, чтобы получить налоги силою. Себуктегин сказал: „Я во всяком случае |97| биться не буду и вам не буду сотоварищем“. Сотоварищи спросили: „Почему?“ Ответил: „Господин нас не посылал воевать, а только сказал: „идите и привезите налоги“. Если вступим в сражение и нас разобьют, это будет признаком слабости и великим позором, потерпит ущерб блеск славы нашего господина. Кроме того, господин спросит, зачем начали сражение без приказа? Мы не освободимся от этого позора до самой смерти; у нас не достанет терпения на упреки“. Когда Себуктегин сказал этак, большинство воскликнуло: „Правильнее то, что он говорит“. Между гулямами проявилась рознь. В конце концов они отказались от сражения, возвратились обратно и пришли к Алптегину, сказав: „Те проявили мятежность и не дали налогов“. Алптегин спросил: „Почему не взялись за оружие и не взяли боем у них налоги?“ Ответили: „Мы были готовы к бою, Себуктегин воспротивился; так как мы разделились на две части, то и возвратились обратно“. Алптегин спросил у Себуктегина: „Почему ты не бился и не позволил биться гулямам?“ Себуктегин сказал: „Потому что так не приказывал наш господин. Если бы мы вступили в бой без приказа, каждый из нас был бы господином, а не рабом. Признак рабства состоит в том, чтобы делать то, что прикажет господин. Если бы случилось, что мы были разбиты, непременно господин сказал бы: кто вам приказывал сражаться?“ Мы не смогли бы снести упрека господина. Если прикажет сражение — отправимся, будем сражаться, получим налоги, или отдадим свою жизнь“. Алптегину это понравилось и он сказал: „Ты говоришь правильно“. Потом он так его возвышал, что он достиг чина, когда в его отряде было уже триста гулямов. Эмир Хорасана Нух сын Насра умер, [194] когда Алптегин был в Нишапуре. Приближенные эмира писали Алптегину из стольного города Бухары: „Случилось так: эмир Хорасана умер, после него остался брат тридцати лет и сын шестнадцати. Из этих двух мы поставим на государево место того, кого ты найдешь достойнее, ведь ты — средоточие государства“. Алптегин быстро отпустил гонца, написав: „Оба они достойны престола и царства, оба — дети наших владык, но брат — зрелый муж, искушенный в делах, он всех знает хорошо, ведает мощь и место каждого из нас, соблюдает уважение. Сын же — ребенок, неопытен. Боюсь, что он не сумеет обходиться с людьми, [195] |98| не сможет давать приказов надлежащим образом. Соизвольте посадить на трон брата“. Он послал и другое послание по этому поводу еще с одним человеком, а через пять дней прибыл гонец и известил, что на власть государя посадили сына царя. Он весьма смутился из-за отправления этих двух посланий и сказал: „Когда благородные собирались делать по-своему, зачем они советовались со мной? Для меня эти два царевича, как свет двух глаз. Теперь же у меня забота, ведь я указывал на брата. Когда мое послание придет туда, оно не понравится сыну царя. Он подумает, что я более склонен к брату, рассердится на меня, в его сердце падет ненависть, лукавые люди будут говорить непотребное, возбудят в нем злобу против меня“. Он сейчас же отправил пять быстроходных верблюдов, приказав: „Перехватите тех двух гонцов, прежде чем они перейдут через Джейхун, верните их обратно“. Погонщики верблюдов поторопились, нашли из тех двух гонцов одного в пустыне Амуйэ, [196] другой успел уже переправиться через Джейхун. Когда послание Алптегина прибыло в Бухару, оно не понравилось приверженцам царя. „Он не хорошо сделал, — сказали они, — что указал на брата“. Они говорили: „Наследство переходит к сыну, а не к брату“. Они столько говорили по этому поводу, что с каждым днем сердце сына ожесточалось против Алптегина. [197] Алптегин просил извинения, присылал подношения, никак тот осадок не покидал сердца царского сына. Корыстные люди подбавляли, с каждым днем царевич становился хуже; его злоба и ненависть увеличивались. Алптегин был куплен Ахмедом сыном Исмаила под конец жизни. Потом [198] он служил много лет Насру сыну Ахмеда, а сипах-саларство над Хорасаном он получил в дни Нуха. [199] Когда Нух умер, на царствование посадили этого Мансура сына Нуха. Протекло шесть лет из его царствования. Алптегин щедро одаривал, всячески старался, но не сумел отвлечь сердце Мансура сына Нуха от смутьянства корыстных людзй. А все, что происходило в столице Бухаре, ему отписывал уполномоченный им человек. В конце концов Мансуру сказали: „Пока ты не покончишь с Алптегином, не станешь государем. Твой приказ недействителен. Вот уже пятьдесят |99| лет, как он в Хорасане пользуется властью государя. Войско повинуется ему. Если ты его схватишь, твои казнохранилища наполнятся его имуществом, а твое сердце успокоится. Сделай так: призови его ко двору в таких выражениях: „С тех пор, кол, как мы сели на царский престол, ты не приходил ко двору, не возобновлял клятвы; мы желаем тебя видеть, ибо ты нам вместо деда; хотя устои царства и державы нашей украшены тобой и ты — средоточие государства, все же о тебе кое-что говорят, а это проистекает от того, что ты ко мне не идешь. Как можно скорее прибывай ко двору, приведи в устройство все, что пришло в беспорядок, в нашем дворе и дворцовом приеме, чтобы увеличилось наше доверие, укоротились и пресеклись языки противников“. Когда он прибудет сюда, ты позови его в уединенный покой и прикажи снести голову“. Эмир Мансур так и сделал, он вызвал его ко двору. Осведомители написали Алптегину: „Вот они зачем тебя зовут“. Алптегин распространил слух: „Собирайтесь, отправляемся в Бухару“ и, выступив из Нишапура, прибыл в Сарахс; с ним было приблизительно тридцать тысяч всадников, все эмиры Хорасана были с ним. Через три дня пребывания он позвал эмиров войска и сказал им: „Я имею кое-что сообщить вам. Когда сообщу, отвечайте мне так, как заблагорассудите, чтобы знать, в чем наше и ваше благо“. Ответили; „Повинуемся“. Спросил: „Знаете ли вы, для чего призывает меня эмир Мансур?“ Ответили: „Чтобы увидеться с тобой, заново принять нашу присягу. [200] Ты ведь для него и для предков его вместо отца“. Сказал: „Нет, не так, как вы полагаете. Этот царь меня призывает, чтобы отделить голову от тела. Он — ребенок, он не знает цены людям. Но вы знаете, что уже шестьдесят лет как я охраняю царство Саманидов. Я разбил ханов Туркестана, которые пошли на них; также я победил повсюду мятежников и никогда ни на одно мгновение я не проявлял непокорности. Я охранял царство при его деде и отце. А вот в конце концов мое вознаграждение! он желает снять с меня голову! Он не разумеет того, что его царство — тело, а я — голова того тела. Как только голова свалится, разве тело останется? Итак, что вы |100| считаете за благо? Каково средство к защите от этой несправедливости?“. Эмиры сказали: „Средство — меч. Когда против тебя замышляют этакое, чего же нам от него ждать? Если бы на твоем месте был кто-нибудь другой, уже пятьдесят лет тому назад как он вырвал бы царство из их рук. Мы все тебя знаем. Все имеют от тебя содержание, сан, почет, блага, владения и должность. Нет никого достойнее тебя. Мы все под твоим приказом. Хорезм, Хорасан, Нимруз преданы тебе. Оставь Мансура сына Нуха, садись сам на царствование. Хочешь, пожалуй ему Бухару и Самарканд, а не хочешь, захвати также и их“. Когда эмиры высказались этак, в полном расположении, Алптегин сказал: „Да простит меня бог за то, что я хотел вас испытать. Знаю, все что вы говорили — говорили искренне и убежденно. Это самое от вас и жду, да вознаградит вас господь, преславный и всемогущий, за это добро. Теперь разойдитесь. Посмотрим, что обнаружится завтра“. В это время с Алптегином было тридцать тысяч боевых всадников, если бы он захотел, он мог бы посадить на коней сто тысяч всадников. На другой день все эмиры пришли на прием. Алптегин вышел наружу, воссел, обернулся к эмирам и сказал: „Я хотел вас испытать тем разговором, чтобы узнать, единодушны ли вы со мной или нет, если случится какое-либо дело, будете ли вы со мной за одно или нет. Теперь я от всех вас услыхал, что вы верны своему слову и мне благодарны. Я вами доволен. Однако, знайте, будьте уведомлены, что я отныне не буду отстранять от себя зло этого мальчика иначе, как мечом. Он — ребенок, не знает цены человеку. Он слушает нескольких злодеев и негодяев. Он не различает правильного от гибельного; он хочет освободиться от меня, человека, поддерживающего их династию, а не может избавиться от кучки негодяев, желающих ему зла, сеющих разруху, что происходит в царстве, даже в малейшем месте его государства, [201] считает их за друзей и покушается на мою жизнь. Я могу взять у него царство, посадить на его место его дядю или сам захватить его власть. [202] |101| Однако я боюсь того, что миряне скажут, вот Алптегин шестьдесят лет охранял династию Саманидов, бывших его господами, а под конец, когда жизнь его подошла к восьмидесяти, пошел против сыновей своих господ, отнял у них царство, сел на место своего владыки, проявил неблагодарность. Я всю жизнь прожил с добрым именем и благими намерениями. Не надлежит, чтобы меня хулили теперь, когда я стою у края могилы. Хотя известно, что вина с его стороны, однако все люди не поймут, одни скажут: „виноват эмир“, а другие скажут: „погрешил Алптегин“. Хотя я не жажду их царства и не желаю их ненависти, все же пока я останусь в Хорасане, эти разговоры не убавятся, с каждым днем эмир все более будет настраиваться против меня. Если же оставлю Хорасан, покину его царство, у корыстных людей не останется никаких поводов к разговорам. Кроме того, если мне впредь придется обнажить меч, чтобы добыть кусок хлеба и прожить остаток жизни, то по крайней мере обнажу меч на неверных, чтобы снискать вознаграждение на том свете. Итак, о, войско! — знайте, что Хорасан, Хорезм, Нимруз, Мавераннахар принадлежат эмиру Мансуру. Все вы должны повиноваться ему. Я охранял все это для него. Встаньте, отправляйтесь к его двору, повидайте царя, возобновите грамоты, оставайтесь на службе. Я отправляюсь в Индию, займусь священной войной. Если буду убит, стану мучеником за веру, если бог мне окажет помощь, обитель неверия превращу в обитель ислама, в надежде на рай от бога и посланника. Если же буду благополучен и амир Хорасана успокоится относительно меня, разговоры прекратятся, то тогда он лучше поймет что делать“.

180

В ТИ, 74 раздел о распорядке дворцовых гулямов озаглавлен отдельной, двадцать восьмой, главой.

181

О каба, верхней одежде типа рубахи см. более подробно: Dozy. Supplement, II 107 и Dozy. Diet. des vetements, 352—362; К. А. Иностранцев, ЗВО, XVII, 109. Материя занданичи, из которой шилась одежда для гуляма первого года службы, получила свое название от бухарского селения Занданэ. По свидетельству „Тарих-и-Бухара“ производство этой ткани получило распространение и в других местах халифата, тем не менее слава и достоинства бухарского производства были настолько велики, что ткань вывозилась именно отсюда во многие места, напр.: Ирак, Фарс, Кирман, Индия и т. д. (Нершахи, 13, 14, 18).

182

В ИШ после упоминания турецкой лошади находится непонятное выражение ***, из которого, однако, можно усмотреть, что речь идет о седле (*** — седельная лука); это выражение раскрыто в вариантах ТИ, 74 и ИВ, 47а следующим образом: турецкую лошаденку с седлишком (уничижительная форма в ПБ, 249 заменена просто упоминанием седла), покрытым необделанной кожей, и узду из простого ремня.

183

ПБ, 249 вместо караджур упоминает меч — *** или ***. см.: К. А. Иностранцев, ЗВО, XVII, 50 — „длинный меч“, „персидский меч“.

184

См. Введение в изуч., В, 83 (95—103).

185

Ш. Шефер в примечании и стр. 140 фр. пер. указывает, что *** — полубумажная, полушелковая материя. В. В. Бартольдом в известном пересказе этого места „Сиасет-намэ“ в „Турк. в эпоху монг. наш.“ упоминание о дарах опущено. ТИ, 74 заменяет это слово выражением *** что может быть переведено: приглядный (ая). Значение этого слова в словарях: красная шелковая материя.

186

Слово *** отсутствующее в словарях, переведено Ш. Шефером (стр. 140 фр. пер.): „более роскошная одежда“. ТИ, 74—75 и ПБ; 250 иначе описывают отличия, даваемые гуляму на шестой год службы: „на шестой год службы гулям получал чин кравчего (по ТИ конного кравчего), в знак чего он получал кубок, который носил на поясе“.

187

См. Введение в изуч., В, 83 (95—108).

188

По ТИ, 74—75 и ПБ, 250 все это давалось гуляму на восьмой год службы. По назначении в чин висак-баши он получал в свое распоряжение не трех гулямов (как в ИШ), а одного только что купленного гулямченка. Вся восьмилетняя служба гуляма проходила таким образом: первый год: пехотинец одетый в каба-и-занданичи; второй год: гулям получал турецкую лошадь, седло из необделанной кожи и узду из такого же материала; третий год: он получал длинный меч-караджур; четвертый год: он имел право на ношение налучия и колчана; пятый год: он получал хорошее седло, узду со звездами, палицу, и каба-и-дараи; шестой год: он получал одежду анван, чин кравчего и кубок, как признак чина кравчего; седьмой год: гулям получал чин ведающего одеждой государя, восьмой год: он получал чин висак-баши, палатку, черный войлочный убор расшитый серебром, каба из гянджийской ткани и командование над тремя гулямами (или над одним гулямом — „новобранцем“).

189

ТИ, 75 называет Алптегина правителем Хорасана и Ирака. Количество рабов и гулямов, принадлежавших ему в то время, определяется ТИ, 75 числом 1000, ПБ, 252 — 4000.

190

В прим. к стр. 141 фр. пер. Ш. Шефер указывает, ссылаясь на некоторых историков (не называя их), что Себуктегин был приобретен в Туркестане купцом Наср ал-Хареджи и приведен в Бухару. О покупке Себуктегина мы располагаем следующими ранними источниками: 1) Отби, перс., 23—24, где Себуктегин назван „гулямом турецкого происхождения“, что, кстати сказать, отсутствует в арабском на полях Ибн ал-Асир'а, тексте, 2) Бейхаки ТИ, 197—199, — известный рассказ, приведенный якобы со слов самого Себуктегина. Имя купца, отсутствующее у Бейхаки дано в „Табакат-и-Насири“, 6—7 в форме Наср Хаджи, что является несомненно более правдоподобным, чем приводимая Ш. Шефером — Хареджи.

191

Указание хаджиба на необходимость прохождения семилетней службы соответствует варианту ИШ, см. прим. 188.

192

ТИ, 75 дает еще более ясное указание на высокое происхождение Себуктегина. Традиция, передаваемая Раверти („Табакат-и-Насири“, I, 67—70, текст и примечание), возводит род Себуктегина к Иездегерду, последнему шаху-Сасаниду.

193

Худуд ал-алем, 22а—22б называет местоприбыванием халаджей Балх, Тохаристан, Бост и Гузганад.

194

См. Введение в изуч. В, 83 (97).

195

Перевод Ш. Шефером выражения *** „я опасаюсь, что он не внушит народу желания его сохранить“ вряд ли соответствует действительному значению фразы, в которой отсутствует необходимое для такого толкования местоимение 3 л. ед. ч.— *** или ***. Наш перевод, этого неясного в ИШ выражения исходил из соображений возможности пропуска в личном окончании глагола одного нуна, пропуска, столь часто встречаемого при типографском издании персидских рукописей.

196

Город

Аму (Амуль) на Джейхуне (Аму-Дарье) к ю.-з. от Бухары, в пяти километрах от левого берега реки, на месте современного Чарджуя. Пустыня тянулась до самой реки (Худуд ал-алем, 12б).

197

О роли Алптегина в установлении престолонаследия после смерти Нуха б. Наср см.: В. В. Бартольд. Турк. в эпоху монг. наш., 262, прим. 83.

198

В тексте ИШ ошибочное *** следует: ***

199

Автор упорно опускает правление Абд ал-Малика б. Нух. См. введение в изуч., Г, 83 (95—108). Таким образом, началом восстания Алптегина должен, судя по словам СН, считаться не 356 (= 967) г., а принимая во внимание пропуск СН Абд ал-Малика, 349 (= 961) г.

200

Словами клятва, присяга, договор переводится термин ***, более всего соответствующий средневековому французскому contrat d'infeodation.

201

Таким образом переводится малопонятное выражение текста: ***.

202

в тексте ИЛ непонятное выражение: ***, перевожу его, исправляя, невидимому, ошибочное *** на *** и трактуя слово *** через понятие: „власть“.

Так он сказал войску и народу Хорасана, поднялся, приказал эмирам; „Подойдите по одному ко мне, чтобы мне попрощаться с вами“. Все, что эмиры ни отвечали, было бесполезно: они начали плакать и, плача, подходили к нему, прощались с ним и возвращались.

Алптегин ушел в палатку. И все-таки никто не поверил, что он оставит Хорасан и уйдет в Индию, потому что у него в Хорасане и Мавераннахре было имение с пятьсот деревень и не было города, |102| где бы он не владел дворцом, садом, караван-сараем, баней, он имел многочисленные склады зерна, в царстве Саманидов владел тысячью тысяч баранов и овец, ста тысячью лошадей, верблюдов и мулов. Но однажды они услыхали, как поднялся треск боевых барабанов; то Алптегин выступил в сопровождении своих гулямов, свиты, оставив все. Эмиры Хорасана отправились в Бухару. Прибыв в Балх, Алптегин вознамерился остановиться там на один-два месяца, чтобы могли собраться все, кто желал отправиться на священную войну из Мавераннахра, Хутталяна и пределов Балха. [203] Злословы, противники говорили Мансуру: „Алптегин — старый волк, ты не будешь от него в безопасности, пока не погубишь его. Надо послать вслед ему войско, чтобы его схватили и привели к тебе.

203

ТИ, 80 добавляет: и Тохаристана.

Вот он послал одного эмира с шестнадцатью тысяч человек [204] из Бухары в Балх, чтобы его схватить. Когда войско прибыло в Термез и перешло через Джейхун, Алптегин отошел, ушел в сторону Хульма. Между Хульмом и Балхом имеется узкое ущелье, протяжением в четыре фарсанга. Это ущелье называют хульмским. [205]

Алптегин расположился в ущелье; с ним было двести всадников гулямов-рабов, все — люди добрые, присоединилось для похода на священную войну еще восемьсот человек. Войско эмира Хорасана подошло, расположилось в поле, но не могло войти благодаря узости того прохода. Два месяца они пробыли таким образом. В конце этих двух месяцев пришла очередь дозору Себуктегина.

204

ТИ, 80: с десятью тысяч человек.

205

В двух переходах от Балха (BGA, III 346). ТИ, 80 дополняет: по обе стороны ущелья были расположены деревни.

Подойдя к проходу теснины, он увидел все поле под лагерем и расставленные дозоры. Он сказал: „О, господин! свой достаток и состояние ты отдал эмиру Хорасана, сам направился на священную войну, а они посягают на твою жизнь. Мой господин из-за соблюдения верности проявляет к ним уважение, боюсь, что он погубит себя и нас. Это дело не разрешить иначе, как мечом. Если мы будем безответны, они не отстанут от нас. Всевышний — друг угнетенных“. Затем, обернувшись к гулямам, бывшим в его отряде, он сказал: „Это дело, которое выпало нам. Если они возьмут верх над нами, пусть из нас никто не останется в живых. Сегодня же я нападу на них, что бы ни произошло, согласен ли в том |103| со мною наш господин или не согласен. Будь, что будет“. Так сказал, бросился со своими трехстами гулямов на дозор, разбил его, напал на их лагерь и, прежде чем они могли взять оружие и сесть на лошадей, сокрушил свыше тысячи людей. Когда они подвели силу, он быстро отступил и возвратился к началу теснины. Алптегина известили, что Себуктегин совершил такое дело, убил много их людей. Алптегин позвал его и спросил: „Зачем ты поспешил? надо было потерпеть“. Ответил: „О, господин! я столько терпел, что наше терпение истощилось. Нам надо заботиться о своей жизни. Это дело не разрешится терпением, а лишь мечом. Пока мы живы, мы будем биться за господина, а там, что выйдет“.

Алптегин сказал: „Теперь, когда ты их потревожил, самое лучшее поступить так: скажи, чтобы убрали палатки, сложили грузы и во время намаза перед сном двинулись в поход. Тогда пусть заберут грузы и обоз выведут из теснины. Надо, чтобы Туган тайком отправился с тысячью людей в такую-то лощину по правую руку, ты отправляйся с тысячью гулямов в такую-то лощину по левую руку. Я же выйду из теснины с обозом в сопровождении тысячи всадников и остановлюсь в поле. Завтра они подойдут к началу теснины, никого не увидят и скажут „Алптегин убежал“. Сразу сядут на коней, поскачут за нами, войдут в ущелье; когда больше половины из них выйдет из теснины и заметит меня, стоящим в поле, вы выходите из засады справа и слева и действуйте мечами. Поднимутся крики войска, что вышло из теснины на меня, многие поспешат назад, что, мол, случилось; те же, что остались в теснине, также побегут назад; многие будут убиты вашими мечами, а я пойду в лобовую атаку. Тогда и вы выбирайтесь из теснины. Тех, кто останется в теснине, мы запрем и будем избивать сопротивляющихся. Когда наступит ночь, откроем им дорогу к отступлению, пусть убегают, а сами пройдем через теснину, нападем на их лагерь и захватим добычу“. Так и поступили, вышли из ущелья. На заре другого дня войско эмира Хорасана вооружилось, построилось для сражения и подошло к началу теснины. Никого не увидав, они предположили бегство. Войску сказали: „Быстро вперед! Двинемся вслед! Когда пройдем через теснину, мы их нагоним |104| в поле, не пройдет часа, как схватим Алптегина“. Они поспешно повели войско, отборные мужи находились впереди; вышли из теснины, увидали стоящим в поле Алптегина с тысячью всадников и немногими пехотинцами. Когда половина войска прошла через теснину, Туган вышел из ущелья с левой стороны, напал в теснине с тысячью всадников, пустил в ход мечи, оттеснил назад подходившее войско, произвел смятение, обратил в бегство, убил значительное число. Себуктегин, напав справа, действовал мечом. Туган также к нему присоединился. Оба вышли из теснины, преследуя войско. Алптегин напал спереди. В короткое время сокрушили множество народа, ударили копьем в живот эмира войска так, что наконечник вышел со спины; тот упал, а войско обратилось в бегство. Разом побежали по любой тропинке, которую могли найти; затем гулямы Алптегина вышли из теснины, напали на лагерь, захватили все, что нашли там: лошадей, мулов, верблюдов, серебряные и золотые вещи, динары; гулямов, палатки, ковры и тому подобное оставили, и возвратились. В течение одного месяца поселяне Балха таскали вещи из этого лагеря. Пересчитали тех, кого убили, оказалось четыре тысячи семьсот пятьдесят человек, кроме раненых. Потом Алптегнн двинулся и прибыл в Бамиан. Эмир Бамиана сразился с ними, был захвачен в плен. Алптегин его простил, даровал жизнь, почетнее платье, назвал своим сыном; этого эмира Бамиана звали Шир [206] Барик. Затем Алптегнн пошел оттуда в Кабул, разбил эмира Кабула, захватил в плен его сына, также обласкал и отправил к отцу. Сын эмира Кабула был зять Лавика. [207]

206

*** как титул доисламских властителей в восточном Хорасане см.: A. Christensen. Les Sassanides, 22—23; о бамианских ширах или шарах см.: Iusti. Iran. Namenbucb, 287.

207

Чтение имени дается по Раверти („Табакат-и-Насири“ I, 71); следует, однако, заметить, что в персидском тексте „Табакат-и-Насири“ это имя читается как *** — Анук. Раверти, по-видимому, принял чтение Лавик, исходя из огласовок „Муджмил-ал-фасихи“ (Тексты в „Турк. в эпоху монг. наш.“, 160). ТИ, 82 дает другое, отличное от двух вышеприведенных, чтение: *** — Кубек, что соответствует оговорке Ш. Шефера, сделанной им в примечании к стр. 155 фр. пер., где, читая рассматриваемое имя через Zouik, он замечает, что „некоторыми восточными историками это лицо называется Koumic — ***“.

Затем он направился в Газнин. Эмир Газнина убежал, ушел в Серахс. Когда Алптегин прибыл к Газнину, Лавик вышел, дал бой. Сын амира Кабула был захвачен в плен во второй раз. Эмир Газнина обратился в бегство. Город был осажден; люди Завулистана страшились Алптегина. Он приказал объявить: „Никто не смеет ни у кого брать иначе, как покупая на золото. Если что узнаю, |105| с тем расправлюсь“. Однажды взгляд Алптегина упал на одного гуляма-тюрка, привязавшего к седельным ремням торбу соломы и одну птицу. Он сказал: „Приведите ко мне того гуляма“. Привели к нему. Он спросил: „Эту птицу ты откуда достал?“ Ответил: „Взял у одного поселянина“. Спросил: „Разве ты не получаешь от меня ежемесячной платы?“ Ответил: „Получаю“. Спросил: „Так почему не покупаешь на золото? почему взял насилием?“ Он сейчас же распорядился, чтобы того гуляма разрубили надвое, здесь же на дороге повесили с той торбой сена. Три дня оповещали: „Со всяким, кто отнимет имущество у мусульманина, поступлю так же, как сделал со своим гулямом“. Войско его очень устрашилось. [208] Народ стал в безопасности; каждый день поселяне округи приносили столько подарков, что невозможно перечислить. Однако он не позволял, чтобы хоть одно яблоко они отнесли в город. Когда люди города увидели эту безопасность и правосудность, они сказали: „Нам нужен государь, который был бы правосуден, через него будут в безопасности наши жизнь, жены и дети, будет в безопасности наш достаток; будь он хоть тюрок, хоть тазик“.

208

См. Введение в изуч., Г, 83 (95—108).

Затем они раскрыли ворота города и пошли к Алптегину. Когда Лавик это увидал, он бежал, отправился в крепость; через двадцать дней он спустился к Алшегину. Алптегин ему пожаловал содержание. Алптегин никого не обидел и сделал Газнин своим домом. Оттуда он совершил нападение на Индию и привез добычу. От Газнина до неверных был двенадцатидневный путь. В Хорасане, Мавераннахре, Нимрузе [209] распространились известия, что Алптегин захватил горный проход в Индию, добыл многие округи, золото, серебро, животных и рабов, взял богатую добычу. Люди сходились к нему со всех сторон, так что около него собралось шесть тысяч всадников. Он захватил много областей, достиг до самого Бикамура, [210] закрепил страну за собой. Индийский царь выступил со ста пятьюдесятью тысячами всадников и пехотинцев, с пятьюстами слонов, чтобы изгнать Алптегина из пределов Индии или убить его вместе с войском, а с другой стороны эмир Хорасана, гневаясь, что Алптегин разбил и перебил его войско при Балхе и Хульме, послал сражаться с ним Бу-Джафара [211] с двадцатью пятью тысячами |106| всадников. Алптегин допустил, чтобы Бу-Джафар подошел на расстояние одного фарсанга к Газнину. Тогда он устремился из Газнина с шестью тысячами всадников, напал на его войско, в короткое время разбил двадцати тысяч всадников в тысячу раз сильнее, чем разбил при Балхе. Бу-Джафар обратился в бегство и произошло так, что его признали поселяне, захватили, отняли его лошадь, сняли одежду. Пешком, переодевшись, он добрался до Балха. Эмир Хорасана не осмелился устроить еще поход против Алптегина. Удаление Алптегина вызвало большую слабость в династии и царстве Саманидов. Ханы Туркестана пошли в поход на них, захватили многие владения. Когда Алптегин покончил с Бу-Джафаром, он обратился к индийскому царю. Он написал в Хорасан и во все округи послание, попросил помощи. Пришло столько в жажде добычи, что им не было счета. Когда он произвел смотр войску, оказалось пятнадцать тысяч всадников и пять тысяч пехотинцев, все — молодые, в полном вооружении. Он направился на индийского царя, неожиданно напал на передовые дозоры, убил много людей, но не увлекся добычей, а отступил обратно. Войско шаха последовало за ним, но не нашло его. Была высокая гора; среди двух гор была долина; путь индийского царя шел через долину. Алптегин занял устье долины. Когда индийский царь туда пришел, он не мог пройти, остановился, так пробыл два месяца. Каждый раз как Алптегин нападал, он убивал множество индийцев. В этих сражениях очень отличился Себуктегин. Им было совершено несколько славных дел. Индийский царь испытывал затруднение в своем деле: ни вперед не мог продвинуться и отступить было невозможно, так как это значило вернуться в безнадежность и беспокойство. В конце концов он решился заявить: „Вы пришли из Хорасана сюда за содержанием, я дам вам содержание, вручу вам крепости, вы будете моим войском, будете кормиться, проводить время по своему желанию“. Они согласились на это, а индийский царь сказал тайно начальникам крепостей: „Когда я отступлю, не сдавайте им крепости“. Когда он ушел, Алптегип подступил к воротам крепостей, их ему не сдавали. Он сказал: „Ныне они разорвали договор со мной“. Он опять повел наступление, начал завоевывать города, эти же крепости осадил. Среди этих дел он умер, [212] а его войско и гулямы пришли в смятение. Вокруг них |107| было войско неверных. Тогда они сели и рассудили: „У Алптегина нет сына, которого можно было бы посадить вместо него“, сказали: в Индии мы — в чести и славе, так как внушили индийцам страх, сколь ни есть великий. Если займемся тем, что один скажет „я — самый почтенный“, другой скажет: „я — самый старший“, наша честь потерпит урон. Враги нас одолеют. Когда между нами проявится рознь, то мечи, которые мы обрушиваем на неверных, должны будем обратить друг против друга; то владение, которое мы заполучили, уйдет из наших рук. Самое лучшее выбрать среди нас кого-либо одного, который был бы достоин, сделаем его командующим над собой. Будем согласны во всем, что он ни прикажет, словно как будто он Алптегин“. Все согласились. Начали перечислять имена гулямов, которые были старшими, и у каждого или находили какой-нибудь недостаток или что-либо нежелательное, пока не дошли до имени Себуктегина. Когда произнесли его имя, все замолкли. Затем один спросил: „Есть ли другой гулям, кроме Себуктегина, которого купили бы раньше и который был бы более заслужен?“ Другой сказал: „Себуктегин превосходит всех по разуму, геройству, великодушию, щедрости, прекраснодушию, богобоязненности, верности своей службы, доброй жизни с друзьями. Его воспитал наш господин; его дела похвальны; он обладает всеми качествами и привычками Алптегина, прекрасно знает силу и место каждого из нас. Я сказал то, что сказал, а вы лучше знаете“. Некоторое время прикидывали, в конце концов согласились на том, чтобы сделать над собой эмиром Себуктегина. Себуктегин уклонялся, пока его не принудили, тогда он сказал: „Если выхода нет, возьмусь за эту обязанность, но с тем, что бы я ни сделал или ни приказал, пусть не будет мне ни в чем возражения. Если кто станет мне противиться, взбунтуется против меня или же проявит нерадение в исполнении моего приказа, все должны проявить единодушие, убить его“. Вес на том поклялись, совершили договор и присягу. [213] Его отвели, посадили на подушку Алптегина, приветствовали, |108| как подобает эмиру; роздали золото и дирхемы. Себуктегин все, что ни делал, выходило на благо. Он взял в жены дочь раиса Завулистана; [214] по этой причине Махмуда называют Завули; когда он подрос, вместе с отцом бывал в походах, много путешествовал. После того как он совершил великие деяния, разбил огромные военные силы в пределах Индии, багдадский халиф удостоил его титулом Насир ад-дина. Когда Себуктегин умер, Махмуд воссел на его место. [215] Он хорошо изучил все искусство царствования, всегда слушал предания о царях, стремился к правдивости и похвальному поведению. Он отправился и завоевал страну Нимруз, захватил Хорасан и так далеко прошел в Индию, что взял Сумнат, привез идола Манат, убил индийского царя. Он довел дело до того, что стал султаном мира.

209

Нимруз — в широком значении этого слова — юг, в данном случае имеется в виду Систан и Белуджистан.

210

Бикапур (Биджапур) — город в районе Гуджерата (прим. Ш. Шефера к фр. пер. стр. 155).

211

Упоминаемый „Сиасет-намэ“ в качества командующего саманидскими войсками Бу-Джафар — брат эмира Нуха (и, следовательно, дядя эмиров Абд ал-Малика и Мансура) Абу Джафар Мухаммед б. Наср (Ибн ал-Асир, VIII, 346).

По-видимому, именно это сражение, окончившееся поражением саманидского войска, имеют в виду хроники Ибн-Мискавейха, II—V, 191—192 и Ибн ал-Асира, VIII, 404, указывая в противоречии с нашим памятником, что Алптегин захватил в плен дядю по материнской линии (***) эмира Хорасана. Сражение это, судя по упомянутым хроникам, произошло в 351 (= 962) г., т. е. в первый год царствования наследовавшего Абд ал-Малику эмира Мансура б. Нух. Таким образом, СН указывает на два больших сражения, предопределивших возникновение династии газневидов: 1) близ Балха, в котором, по свидетельству Нершахи, 97, саманидскими войсками командовал Аш'ас б. Мухаммед *** и 2) сражения, где войсками саманидов командовал Абу-Джафар Мухаммед б. Наср. Судя по данным нашего памятника, первое сражение произошло в 349 (= 961) г., т. е. в последний год правления Абд ал-Малика, и второе сражение в 351 (= 962) г., т. е. в первый год правления Мансура. Отсюда должно с несомненностью явствовать, что вмешательство Алптегина в дела престолонаследия произошло не после смерти Нуха, как утверждает СН, а в последний год правления Абд ал-Малика, имя которого вовсе опущено в этом весьма ценном повествовании о восстании Алптегина, почерпнутом составителем СН, как справедливо отмечено В. В. Бартольдом, из позднейших газневидских источников и во многом противоречащему описанию восстания Алптегина, данному саманидским источником (Нершахи, 96—97).

212

352 (= 963) г. (В. В. Бартольд. Турк. в эпоху монг. наш., 263, 506).

213

Наследование газневидских эмиров после смерти Алптегина — см. Введение в изуч.. Г, 83 (95—108).

214

Завулистан — области к югу от Балха и Тохаристана.

215

См. Введение в изуч., Г, 83 (95—108).

Цель этого рассказа такова: пусть будет известно господину мира — да увековечит господь его царство! — каков бывает добрый раб. [216] Не следует обижать сердце того раба, который совершает похвально службу, в ком никогда не видно ни измены, ни неверности, которым укрепляется царство и благоденствует держава; не следует ни от кого выслушивать слова клеветы на него, пусть с каждым днем увеличивается доверие к нему. Династия, царства и города держатся на людях, подобных Алптегину, который был рабом, а им было крепко царство Саманидов. Не уразумели его значения, поход сделали против него. А когда он удалился из Хорасана, ушло и счастье из династии Саманидов. Нужна целая жизнь и благоприятный рок, чтобы заполучить достойного и испытанного раба. Мудрые говорят: „Достойный слуга и раб лучше сына“. Не следует упускать из рук хороших рабов и слуг. Поэт говорит:

216

См. Введение в изуч., Г, 83 (95—108).