Сибирская Симфония

Скоробогатов Андрей Валерьевич

Президент Балалаечной компании, влетевший в кабинет, оказался лысоватым худым мужиком, с коротко стиженой бородой, бакенбардами и очень густыми бровями.

– Так, вы кто?
– спросил он у гостей.

– Тихон я, - ответил сибиряк и подал руку.
– Инженер. А отчества не ношу. Со мной Алексеич, знаменитый балалаечник.

– Очень приятно!
– воскликнул глава компании и пожал руки, сначала Алексеичу, потом инженеру.

Тихон нахмурился.

– Что тут приятного? Нас, пока мы тут к вам ехали, чуть мутанты не съели. И водка почти вся уже закончилась, с трудом доехали до этого вашего Балалаевска.

Тимофей Тимофеич

сочувственно кивнул, а затем спросил:

– А вы, собственно, откуда, мужики? Из Тобольска? Выглядите очень по-западному.

Алексеич встрял в разговор.

– Нет, мы из бывшей столицы нашей родины, города Сибирска.

– Желаете принять алкоголь?
– махнул он рукой в сторону стола, тут же из-за шторки выбежал карлик с бутылью и принялся разливать сорокоградусную по стаканам.

– Нате-ка, посмотри, какой сервис, - шепнул Алексеич.

Инженер не понял слова «сервис», но за стол сел и водку выпил. После второго стакана переглянулся с песенником, и тот понял, что пришла пора говорить по делу.

– Моему товарищу хотелось бы купить инструмент, да вот только не знает он, какой лучше.

– Так пойдёмте же!
– радушно воскликнул Балалаечный магнат, поднялся со стула и распахнул двери в зал.

Сбежав по шатким лестницам вниз, на сырой дощатый пол, сибиряки очутились в жуткой толчее - тут тебе и карлики, и крепкие мужики-рабочие, и хилые политзаключённые. Ближе к колёсным медвежьим движителям и печам было теплее, там сновали двухметровые погонщики в рогатых касках с хлыстами и тягловые медведи.

— Что они делают? — спросил Тихон, указывая на двух дерущихся косолапых.

— Балалайки, — не глядя, ответил Тимофей Тимофеевич. — Тут все делают балалайки. Всё ради балалаек. Какую бы вы хотели для себя? У нас есть балалайки со встроенными ружьями. Балалайки-топоры. Балалайки-стратокастеры. Балалайки-матрёшки, одна в другой. Какую бы вам хотелось, Тихон?

Сибиряк почесал репу и проговорил:

— Ну, мне бы поменьше, чтобы в мешок влазила.

— О! Я знаю, что вам предложить, — сказал балалаечный президент, подошёл к одному из конвееров и, оттолкнув техника-карлика, взял с ленты свежий, окрашенный в чёрный цвет странный инструмент. — Балалайка компактная, мобильно раскидная. Фурнитура из бронзы, гриф кленовый, складывается, вот, попробуйте.

Тихон попробовал. Балалайка сломалась.

— Тьфу, да не в эту сторону вы его складывайте! — Тимофей Тимофеевич вырвал из рук инженера сломанный инструмент и выбросил куда-то в сторону, попав в медведя. Зверь заорал, рабочие засуетились, снимая раненого трудягу с медвежьего колеса.

— А как у вас тут дела с мутантами? — осведомился Алексеич.

Тимофеич хитро прищурился.

— С мутантами у нас разговор один — мутантов мы вылавливаем и бросаем на корм рабочим медведям.

— Сурово, — хмыкнул Алексеич. — Вроде же говорили, что они — тоже люди, и их надо беречь.

— Что люди! — воскликнул балалаечный президент и взял ещё один инструмент с конвеера. — Важны не люди, важны балалайки. Всё для них, любимых. Ну что, будете брать мобильно раскидную?

2. Зоология

Сибирский медведь не похож на среднеевропейского бурого. Это касается не только размеров — после того, как земля мутировала, непривычно крупные косолапые стали появляться и на скукоженном Западе. Сибирские медведи были отличимы от большинства косолапых несчастной Земли совсем по другим

признакам.

Во-первых, они не впадали в спячку (ещё бы, ведь зима в Сибири теперь стала длиться намного дольше — не спать же десять месяцев), и стали активны в любой сезон. Во-вторых, намного увеличилась их продолжительность жизни, теперь медведи стали жить и по сорок, и по пятьдесят лет. В-третьих, среди них совсем не осталось самок, и способ их воспроизводства оставался неясным. Учёные говорили, что медведи «просто выходят из леса», а откуда они берутся в лесу — непонятно.

И, наконец, сибирский медведь обладал недюжинной сообразительностью. Ни один из выживших после глобальных катаклизмов лесных зверей не достиг такого уровня развития, как косолапый. Волки стаями охотились на заплутавших охотников, бегали по свалкам и заброшенным поселениям, а в города забредали только от большого голода. Лосей, зайцев и ежей стало настолько мало, что их просто не стоило принимать в счёт. Собаки, которых тоже осталось не так уж и много, использовались теперь начальством и КГБ исключительно в упряжках, и дюжинными умственными способностями не обладали. А медведи… Помимо широко известных случаев, когда прирученные медведи заменяли работников атомных станций и дежурных на ракетных базах, косолапые нередко использовались на урановых рудниках, выступали в цирке и даже работали в розничной торговле.

Главной проблемой медведей оставались поиск пропитания и борьба с тоталитарным режимом, ущемляющим их права. Питались медведи всем — древесной корой, шишками, оставленными в сугробах валенками. Встречались людоеды — многие сибиряки, включая сотрудников КГБ, пришлись по вкусу оголодавшим хищникам. Вблизи зон обитания мутантов косолапые кушали несчастных антропозооморфных существ. Впрочем, особо сильные мутанты, судя по всему, тоже не брезговали медвежатиной.

Если верить Конституции, которую запрещено читать простым мужикам, сибиряк-человек и сибиряк-медведь уравнены в гражданских правах. Сделано было это, по-видимому, из природной боязни к силе и мощи косолапых, и реального проявления в обществе не имело. КГБ угнетало мужика, а мужик угнетал медведя. И нигде это угнетение не приобретало столь чудовищного размаха, как в Балалаевске…

— Чего тут медведи все такие грустные ходят? — спросил Тихон Алексеича, когда они прогуливались по центральному проспекту оплота Балалаечной корпорации.

— А ты потанцуй, как они, поймёшь, каково это, — угрюмо отозвался песенник. — Уж лучше бы сразу, как обычно — пулю в лоб, да и дело с концом, а тут…

И действительно, в диких зверей на улицах никто не стрелял — стоило было хозяину тайги злобно зарычать на прохожего, как балалаевец снимал с плеча инструмент и играл «калинку-малинку», после чего косолапый вставал на задние лапы и начинал тоскливо плясать. Не то инстинкт, не то диковинный закон природы этих мест.

Пройдя ряд непривычно пёстро раскрашенных домиков, они подошли к странному огромному шатру, возвышавшемуся на пригорке.

— Цирк? — спросил Тихон.

— Похоже на то. Ты бывал раньше на представлениях?

— Звали меня в цирк, — признался Тихон. — Работать. А я им морды набил.

И вправду, года три тому назад попался Тихону в трамвае один заезжий циркач, и давай инженера уламывать — говорил, что Тихон особенный, и что самое место ему в цирке работать. Флегматичного и обычно спокойного Тихона это тогда чрезмерно разозлило, и больше с циркачами он дела иметь не хотел.