Сибирская Вандея
Шрифт:
– Слышите, Роман Ильич? – подмигнул Рагозин есаулу. – Тут и синдикализм, и толстовщина, и еще черт знает что! Так что ж ему хочется, вашему Губину, конкретно, господин Седых? Что он намерен сделать после переворота?…
Есаул снова вскипел:
– Плетей ему хочется! Казацкую нагаечку, чтобы не заносился! Купчишка, скот, а с запросами! Подумаешь – фигура! Мужицкий министр! Ничего, возьмем власть, посадим на престол Михаила или Сергея Александровича Романова – они пропишут Губиным кузькину мать!..
Рагозин кашлянул и показал есаулу глазами на третьего собеседника:
– Так, господа… Вопрос об устройстве Сибири, конечно, решать не нам. Что выберет
Утром посланцы периферии отбыли восвояси. Седых вез под сеном длинный тяжелый ящик, Самсонов – пятипудовую кожаную кису, наполненную полтинниками и рублями – уже не юбилейными, а с одним профилем – расстрелянного в Екатеринбурге последнего русского царя. Доехали до своих мест благополучно.
V
Перед сельским собранием Иннокентий Харлампиевич заглянул в комячейку. Председатель ячейки Новоселов шагнул навстречу:
– Харлампыч!.. Слава богу – цел воротился!.. Заходи, садись. Беседовать будем.
Долго тряс дружески обе руки. Радушно усадил за стол, и все члены ячейки тоже радовались благополучному возвращению первого беспартийного активиста-партизана.
– Садись, садись, Харлампыч!
– Хорошо, что заглянул к нам.
– Дело прошлое, Накентий: крепко мы за тебя опасались…
– Да пошто? – удивился активист. – Кому я соли насыпал?… Кто противу советской власти пойдет? Кому жизнь надоела? Аль забыли партизанскую армию Игната Громова?…
– То-то, что не все всё помнят, – вздохнул Василий Павлович Шубин, – есть еще… – он взглянул на Новоселова. – Показать Седых городскую бумагу-то?…
– Кажи! – радостно сказал председатель. – Давай ее сюда. На, читай, Накентий Харлампыч.
Секретарь ячейки достал из старенького портфельчика и положил на столешницу, покрытую куском кумача, небольшую служебную бумажку с лиловым штампом в левом углу:
– Малограмотный я, – сконфузился активист Седых, – по крупному читать еще кой-как могу, а по мелкому – восподь не умудрил…
Члены партячейки рассмеялись.
– Эх ты, а еще вахмистром служил! – укоризненно сказал предревкома товарищ Предтеченский.
– Дык это ж при царе-косаре… А чему нас учили – сами знаете. «Отче наш иже еси на небеси…» да как царских дочек звали…
Снова посмеялись. Предтеченский стал читать вслух:
18 февраля 1920 года
Сибирская контрреволюция, вдохновляемая и возглавляемая Колчаком и царскими генералами, опиравшаяся на продавшиеся чехословацкие штыки и золото Антанты, под железными ударами Рабоче-Крестьянской Красной Армии быстро сдает свои позиции и с роковой быстротой приближается к неизбежной гибели.
…Но буржуазия не хочет отказаться от своих привилегий…
В то время, когда наиболее честные и сознательные элементы отдают все свои силы на восстановление разрушенного хозяйства, буржуазия и ее приспешники… начинают творить грязную, преступную работу для достижения своих замыслов.
…Буржуазия с каждым днем становится наглее и беззастенчивее
Здесь, в Сибири, где молодой Советский организм еще не окреп, мы должны быть особенно внимательны к своим врагам…
…Достигнув успехов, пролетариат объявил милосердие к врагу, отменивши расстрелы – красный террор.
Но пусть не забывают наши враги, что Советская власть не будет церемониться с теми, кто встанет на ее пути…
Все мерзавцы и негодяи, все предатели, шпионы и провокаторы, которые будут широко агитировать против Советской власти… будут расстреливаться без всякой пощады.
5
Гос. архив НСО, ф. 1284, оп. 1, д. 16, л. 26. Приводится в сокращении.
Предтеченский кончил и вопросительно посмотрел на Шубина:
– А вторую читать?…
– Не нужно, – махнул рукой волвоенком, – и так уже по всему селу звон идет. И Седых, должно быть, слыхал.
– О чем это? – насторожился Иннокентий Харлампиевич.
– Уком упреждает… Банда Самсонова вышла из лесов на Пихтовский тракт. Убили бандиты партийцев Трошина и Прохоренку. Животы распороли…
– Слыхал! – сказал Седых. – Слыхал, как же… А правда это? Может, так, для острастки пишут…
– Нет, браток… правда.
– Ну, бог милует…
– То-то, что не милует… Вот и от штаба ВОХРа прислали бумажку, предлагают всем сельским коммунистам и комсомольцам установить ночные обходы, оружие держать дома, под рукой и в полной исправности…
– Во, как дело-то обертывается… – сказал Андрей Николаевич Предтеченский и густо, с надрывом закашлялся.
– Простыл, Андрюха, – сочувственно произнес Седых. – Ты вот чо… пошли свово парнишку ко мне. Я тебе – медку… Ишо водится у меня. Когда партизанили мы, я страсть сколь меду на раненых перевел. Однако многих выпользовал медком-то… И еще – остался. Посылай с туеском…
– Спасибо, Харлампыч, – прокашлявшись, ответил Предтеченский, – меня и так товарищи поддерживают…
Седых нахмурился.
– А я что же: тебе не товарищ?…
– Что ты, Харлампыч? – укоризненно покачал головой Предтеченский. – Ведь я к примеру. Ты человек многосемейный – самим нужно…
– А ну их к ляду! Семейство-то мое! – вдруг озлился Седых. – Одна маета с ними! Ни богу свеча, ни бесу кочерга! Расшиби их громом напрочь!
Ячеишные расхохотались.
– Чего ты на свое племя серчаешь? – спросил старый партизан Михаил Петрович Жихарев. – Али не угодили чем? Ты ить своенравный, на те угодить трудно…
– Да каки теперь угождения!.. А так: кто в лес, кто по дрова, живут, идолы, ни туды ни сюды. Порядку нету… Одна энта моя Егова православная, троеперстник, язви его…
– Никола, что ли?…
– Ну… Как с попом Раевым связался, так, видишь, и советская власть ему не мила стала… Ужо обратаю орясину, пошли бог силы. Так обратаю, что перья полетят!..
– Нельзя, Харлампыч, – наставительно сказал Предтеченский, – бить – это всякий умеет. Воспитывать нужно… Ты как отец… на-ка вот возьми книжечку. Насчет православия тут очень даже правильно говорится…