Сибирский эндшпиль
Шрифт:
Ссадины на ее теле все еще саднили после сурового обращения в штаб-квартире внутренней безопасности, где ее встретили две охранницы с животными лицами и сложением тяжелоатлетов - несомненно, ритуал, где роли устанавливались с самого начала. Потом начались тяжкие испытания, многочасовые допросы, один и тот же вопрос, повторяемый без конца, намеки на ее дальнейшую судьбу, о которой, судя по двум охранницам, можно было догадаться.
Но она не сказала ничего. Она постоянно заставляла себя повторять вбитую ей в голову людьми Фоледы фразу. "Молчи, отрицай все, никогда ни в чем не признавайся и не подтверждай, даже если это настолько
Может быть, она уже сказала что-то, сама того не зная? Два дня она болела - так ей сказали - акклиматизационной болезнью, такое случается с некоторыми людьми в космосе. Она плохо помнила это, но судя по тому, как она себя чувствовала, когда пришла в себя, ее накачали каким-то наркотиком. Доктор сказал ей, что это седатив. Перед тем, как отправиться на задание, ей что-то говорили о наркотиках... она не помнила, что. Сейчас она не могла ясно вспомнить вообще ничего. Ей хотелось одного - отдохнуть, уснуть... Все кругом чересчур запутано и требует слишком больших усилий, чтобы думать.
– Так мы ни к чему не придем.
– недовольно вмешался сидящий рядом с Протворновым полковник, помоложе, с очень деловым видом, производивший впечатление самолюбивого и беспринципного. Звали его Бывацкий.
– Дайте нам полдня, и я сообщу вам все, о чем вы хотите знать.
Блеф, подумала Пола. Добряк - злюка. Часть игры.
– Мы надеемся, что не дойдем до крайностей.
– рявкнул Протворнов. Вы признаете, что проникли на "Валентину Терешкову" под чужим именем, намереваясь совершить акт шпионажа?
Она подняла голову, притворяясь еще более подавленной, чем была.
– Что?
– Вы признаетесь, что проникли сюда под чужим именем с целью шпионажа?
– Я ни в чем не признаюсь.
– Но это же очевидно.
– Я хочу связаться с представителем правительства Соединенных Штатов.
– Вы прекрасно знаете, что на борту нет такого представителя, вам не с кем говорить.
– Я не сказала говорить. Я сказала - связаться. Вы можете устроить это.
– Это невозможно.
– Почему?
– В настоящий момент это невозможно. Кроме того, вы не в том положении, когда можно ставить условия. Я повторяю, признаетесь ли вы, что проникли сюда под чужим именем?
– Я ни в чем не признаюсь.
– Ваше имя?
– Я хочу связаться с представителем моего правительства.
– Вы до сих пор утверждаете, что вы - Пола Шелмер?
– Так сказано в моих документах.
– Вы по-прежнему утверждаете, что являетесь сотрудником Службы Новостей Пасифик, Калифорния?
– Я ничего не утверждаю. Все равно вы поверите только в то, во что захотите.
– Ошибка, вскрикнуло ее второе "Я". Она начала отвечать им. Раскрыла она что-нибудь, или нет, это уже не имеет значения. Первый шаг был сделан.
– Вы прекрасно понимаете, что это не тот случай. У вас было с собой специальное оборудование - согласитесь,
– голос Протворнова сейчас был обыденным, почти дружеским. Он опустил лампу, словно показывая этим жестом, что эти ненужные неприятности позади. Ей нужно говорить, значило это.
– Ясно, что вас использовало американское правительство. Ну хот это, по крайней мере, правда?
– в его голосе мелькнула нотка сожаления, казавшаяся почти настоящей. Или она услышала в нем то, что в глубине дыши хотела услышать? Возникла короткая пауза. Ее голова опустилась вниз, мысли смешались.
– Это правда, не так ли? Вы ведь не работаете на Службу Новостей Пасифик?
– Нет - услышала она свой шепот, и тут же ее внутренний голос протестующе вскрикнул - слишком поздно.
– Вы работаете для американского правительства. Это правильно?
Она вспомнила, откуда-то из далекого прошлого, как торговцев учат заканчивать спор с клиентом: серией утверждений, с которыми трудно не согласиться. Раз начавшись, беседа уже не может отклониться из заданного русла, и уже проще соглашаться с всеми предложениями торговца, чем отвергать их. Она только что сделала первый шаг по наклонной, даже не сказав Протворнову то, что он и так знал, а просто согласившись с ним. Пола покачала головой и промолчала.
– Для какого правительственного учреждения вы работаете?
– Пауза. ЦРУ?
– Еще пауза.
– РУМО?
– Молчание.
– Я должен напомнить вам, что мы можем повторить наши вопросы, но с использованием аппаратуры физиологического наблюдения, которая сделает укрывание истины невозможной... Итак, мы знаем, что вы не работаете для Службы Новостей Пасифик, и что вас послало американское правительство. А теперь, исключительно для протокола, и для последующей передачи вашим представителям, а также различным организациям по защите прав человека, которые заботятся о людях в таком положении, как вы - назовите ваше имя.
– Я хочу связаться с представителем правительства Соединенных Штатов.
Бывацкий поднялся, фыркнув, и отошел к стене, из ее поля зрения. Протворнов поднял руку, потер бровь, откинулся с тяжелым вздохом на спинку кресла.
– Послушайте, из содержимого файла, который вы копировали, совершенно ясно, что вашим заданием было получить дезинформацию, созданную для поддержания пропагандистской кампании, развернутой вашим правительством относительно "истинного назначения" "Валентины Терешковой" - Протворнов поднял глаза и неожиданно и резко крикнул: - Вам знакомо имя "Волшебник"?
Еще до того, как она осознала сказанное им, на ее лице уже отразился ответ. А Протворнов продолжал дальше, как будто сказанное им не стоило даже упоминания: "Вы прекрасно знаете, что Волшебник был предателем, раскрытым нашей контрразведкой. Он признался во всем и добровольно заявил, что информация, помещенная им в этот файл, была лживой. Он работал в одной упряжке с американскими пропагандистами, с целью обмануть мировое общественное мнение в то время, когда вновь возникающие великие державы все еще остаются неприсоединившимися. Мы можем показать вам видеозапись его признаний. И могу вас уверить, он сделал это добровольно". Пола все еще выглядела сомневающейся. "Мы можем привезти Волшебника сюда и устроить вам встречу, чтобы он рассказал вам все лично, если это убедит вас".