Сибирский эндшпиль
Шрифт:
Тогда профессор продолжил:
– Если мы расширим закон сохранения и примем существование отрицательной энергии, предложенное Дираком, - а почему мы, собственно, должны ограничивать энергию только положительными рамками - только потому, что так принято?
– тогда этот распад объясняется очень просто, без необходимости представлять фотон, как электронно-позитронную пару: позитрон становится просто "дырой", оставленной в море Дирака электроном, перешедшим в положительное состояние в результате поглощения протона. Понятие о пустом месте со свойствами частицы могло бы быть странным во времена Дирака, но сегодня, в
Его перебил Кресс с другой стороны стола:
– Но... минутку, минутку, а как быть со слабым взаимодействием? Вы только что вообще выдернули опору из-под слабого взаимодействия. Я хочу сказать...
Куришода пожал плечами:
– Я понял. Вы хотите напомнить мне о теории, объединившей в 80-х слабое и электромагнитное взаимодействие. Но я считаю, что "слабое" взаимодействие - не более, чем электромагнитные силы, действующие между диполями элементарных частиц и диполями электронов в отрицательном энергетическом состоянии. И тогда, если две силы на самом деле являются одной и той же, тогда нам необходимо пересмотреть всю проблему.
Аудитория зашумела, кто-то покачал головой. Раздалось возражение:
– Но ведь существование нейтрино подтверждено, не так ли? Я имею в виду, что нейтрино детектируются. Они детектировались еще в 50-е.
– Коуэн и Рейнс.
– добавил другой голос.
– Нейтриноиндуцированная трансмутация хлора в аргон.
– Предполагаемая нейтрино-индуцированная.
– ответил Куришода, как будто дожидался этого.
– Механизм, описанный мной, объясняет это не хуже.
– Но поводились эксперименты, доказывавшие, что они не только существуют, но и обладают массой.
– вмешался один из членов президиума. И массу даже измерили.
– Как еще вы сможете объяснить убыль массы?
– А другие эксперименты доказали, что они не обладают массой. парировал Куришода.
– Некоторые экспериментаторы сообщали, что нейтрино колеблются между тремя состояниями, а другие этого не обнаруживали. Что касается дефекта массы, то, может быть, нам нужно поискать еще один глюонный клей.
– Он повернулся и качнул головой в сторону.
– Фил Кресс сам только что рассказал нам об огромных трудностях в обнаружении неизвестно чего и об неоднозначности суждений, что же это такое. Проще говоря, все это основано на статистических методах, которые сами по себе сомнительны. Ничто не доказывает нам, что у нейтрино есть масса, что они колеблются между тремя состояниями, или что они существуют вообще. Я уверен, что все, объясняемое с их помощью, может быть объяснено более просто и в знакомых терминах. Бритва Оккама.
Аудитория была настроена продолжать и дальше, но Дюпальм поднял руку, прежде чем кто-то успел вмешаться:
– Леди и джентльмены, обед ждет. Может быть, нам организовать специальное заседание сегодня вечером, чтобы обсудить возникшую тему далее?
– Он вопросительно посмотрел на кого-то в передних рядах - Да, сегодня после обеда мы разошлем детали...
– Несколько секунд он искал фразу, которой можно было бы закончить.
–
Кто-то в президиуме улыбнулся, кто-то покачал головой. Атмосфера разрядилась.
– А вы еще не подумали о тахионах?
– бросили из аудитории.
– Как насчет этого, профессор Куришода? Тахионы существуют?
Профессор метнул взгляд поверх очков:
– Ну конечно. Тахион - это квант дурного вкуса.
Пять минут спустя участники вливались в центральную столовую и рассаживались за столиками, на которых уже стояли рыбные закуски, фруктовые соки, чай. Мелвин Боуэрс направился в тихий уголок столовой. К нему присоединилась Дженни Хэмпден из лабораторий Белла. Они встретились за день до этого на завтраке в гостинице и немного поболтали вместе на перерывах между заседаниями. Ей нравилась спелеология, классическая музыка и кошки.
– Ну вот и моя любимая теория.
– сказал Боуэрс, когда они уселись за столик.
– Какая теория?
– Моя теория нейтринной бомбы.
– Нейтринной? Это что-то новое.
– А ты подумай. Она отвечает всем требованиям для современного оружия. Оборонные подрядчики получают свои доходы и люди трудятся. Оборонные аналитики и генералы в Пентагоне не зря едят свой хлеб. Средства массовой информации получают новое страшное слово, мирники получают тему для демонстраций.
– Он расстелил салфетку на коленях и продолжил: - Но с другой стороны, у этой бомбы нет неприятных побочных эффектов. Она не убивает людей и не повреждает имущество. Совершенная бомба!
Дженни рассмеялась.
– Тогда нам нужно завести еще и нейтринные реакторы, чтобы отвлечь противников ядерной энергии.
– В этом что-то есть. Я думаю, что над этим ломали головы еще в семидесятых.
Дженни неожиданно отложила вилку.
– Ох, Мел, я совсем забыла. Слушай, мне нужно найти Такудзи, я обещала ему слайды для выступления сегодня днем. Я через пять минут вернусь, ладно?
– Конечно. Я покараулю место.
– Спасибо.
– Дженни поднялась и направилась к двери.
Боуэрс продолжал обед в одиночестве. Как же называется этот бар? Желтый Дракон? Красный Дракон?... Нет, не дракон, Красный... что-то красное... В столовой еще не рассеялась толпа, и он не заметил, как между людьми к его столику протискивается высокий элегантно одетый мужчина.
– Добрый день, доктор Боуэрс.
Боуэрс поднял голову:
– Игорь Лукич!
– воскликнул он, вспомнив русское знакомое ему отчество.
– Вы не возражаете, если я присоединюсь к вам?
– Нет, нет. Садитесь, пожалуйста. О нет, не сюда, здесь занято.
Это был профессор Дьяшкин, директор советской исследовательской организации по проблемам связи в Сибири. Он пользовался международной известностью, а с Боуэрсом они подружились на предыдущих профессиональных сборищах в Москве и Бомбее. Только прошлым вечером они вместе с группой других ученых участвовали в неформальной дискуссии, спонтанно возникшей в гостинице, где жили участники конференции.
– Куришода высказал интересную мысль.
– заметил Боуэрс, когда Дьяшкин сел.
– Я только что говорил своей соседке, Дженни Хэмпден из Белл, - может быть, вы ее знаете, она вернется через пару минут, - что нейтринная бомба была бы совершенной. Тогда и вам и нам будет не о чем беспокоиться.