Сибирский изборник
Шрифт:
Волна снега уходит от берегов тела,
Человека достают из сугроба, несут домой,
Растирают, греют, чем только возможно;
Вот и сознание приходит к юноше
В крестьянской избе, среди незнакомых людей,
Среди беспорядка земного,
Хаоса житейского.
Слышен голос: "Это Ванька Морошкин, из соседского дома,
Бежал, видимо, к Любке своей...
Мог бы замёрзнуть... Могла сгубить его метель.
А спасла. Взяли вчера Любку,
Отца её взяли, беляка, контру, попа старого.
Не
Был бы у них Ванька - точно погиб бы...
А так - палец отморозил и всё.
Судьба, судьба...
Эх, зима-зимушка!"
Человек просыпается,
Таращит глаза, видит бородатые лица,
Грубую мебель, бревенчатые стены.
Человек силится понять,
Что происходит с ним, с жизнью его,
С дыханием живым.
И - боль внезапная пронзает мозг,
И - слёзы иголками в глаза вонзаются,
И текут, и текут,
И плачет человек, прошлую жизнь оплакивая,
И дрожит.
Так дрожат, умирая.
Так плачут, рождаясь.
8.БАБОЧКА-СМЕРТЬ. МЕЛОДИЯ ВЬЮГИ
А за окнами - небо смутное,
Небо тёмное,
Небо враждебное.
И смотрят огни из домов соседских,
Как глаза времени из-под бровей густых.
И снег наносит, наносит на дорогу,
И позёмкою земля дышит,
И вьются змейки над землёю, как узоры на крыльях бабочки.
И песня звучит,
Песнь песней,
Ветром напеваемая:
"Метель моя, бабочка,
Крылья твои покрывают меня,
Крылья твои веют в воздухе надо мной -
Белые и стоцветные,
Прозрачные и непреодолимые,
Узорные, хитро разукрашенные,
Как платки павлодарские в праздничный день!
Метель моя, бабочка,
Уста твои целуют меня,
Руки твои гладят меня,
И сплю я в ледяных объятиях твоих.
В коконе из снега растворяюсь я,
Тобой становлюсь я,
Дабы стать бабочкой-жизнью
Через тебя, бабочка-смерть!
Любовь моя, смерть моя,
Одиночество моё метельное..."
ЯВЛЕНИЕ 5
КОЛОКОЛА
Утро
Тихий рассвет восемнадцатого года.
Зима еще над городом тяготеет,
Деревья, кусты, - все в куржаке белом стоят.
Даже небо, кажись, закуржавело,
Белым кружевом по синеве покрылося.
Спит город.
Спокойно в стране:
Не идет еще война гражданская,
Не бунтовали еще чехи на дороге сибирской,
Не слышны по стране выстрелы.
Стоит власть советская по всей земле незыблемо.
Но тишина напряженная и злая тревожит умы,
Тихий ропот по толпам ходит:
Кто о мире говорит, кто земли ждет,
А кто немца добить хочет - кровью своей...
А старички о приходе антихриста вещают,
А в деревнях о знамениях говорят:
О звездах красных в небе,
О солнце двойном...
Но тихо еще в стране.
Спят города, городишки, села.
И Омск спит.
Молчалив на рассвете проспект Никольский,
От храма к кладбищу, как стрела, летящий.
Рынок не шумит еще.
Дома только-только ставни открыли.
Храм в конце улицы двери отворяет - служба готовится...
В храме Никольском,
Где Иоанн Кронштадтский служил четверть века тому,
Где знамя Ермаково хранится - более трех веков уже знамени,
А до сих пор золотом сияет...
Большая служба готовится, чудная.
Только что-то никто не идет на исповедь раннюю,
К причастию не готовится...
Тишина в городе. Тишь и гладь.
Словно вымерла толпа пёстрая...
И вдруг -
Колокольный звон над городом раздаётся.
Колокольный звон, колокольный звон,
Стоязыкий, стоголосый, стоголовый,
В неизмеримом пространстве несущийся -
Со всех колоколен города, с Покрова, с Успенья,
С Параскевы-Заступницы, со Шкроевской церкви
Да со Свято-Троицкого храма купола Атаманского,
Во всех колоколен, от Кадышева до Новоомских побережий,-
Звон, звон, звон,
Сотни голосов перекликающихся,
Сотни колоколов спорящих,
Сотни душ колокольных, перезвоном купол неба сотрясающих!
И плывет звон над городом,
и плывет колокол пространства вокруг города,
зыблется и дрожит воздух морозный -
все вокруг в движение пришло, все запело, полетело все -
в каждом зерне в закромах птица крылья расправляет!
И дивятся горожане,
И пугаются,
и говорит старик седобородый внуку побаску свою:
– А ведь в каждом человеке колокол свой спрятан...