Сибирский текст в национальном сюжетном пространстве

Коллектив авторов

По убеждению Ядринцева, в результате колонизации Сибири сложился новый социокультурный мир, который был свободен, не замкнут в себе, который постоянно принимал поток переселенцев и ссыльных, во многом изменяющих нравы. Сибирь теперь рассматривается публицистом как важное географическое, натуралистически-антропологическое пространство России, то конкретное место, где явлена самостоятельная сфера человеческого бытия, сложная, противоречивая и настоятельно требующая глубокого осмысления. С точки зрения фронтирной ситуации она все больше приобретала черты подвижной зоны закрепления и освоения, зоны, которая не столько разделяла, сколько сближала внутреннее и внешнее пространство.

Г.Н. Потанин к этому времени практически отходит от общественно-публицистической деятельности, полностью посвящая себя науке. Его все больше влечет Восток, и это не случайно. К последней трети XIX в. просвещенное человечество и наука уже переболели европоцентризмом

и обнаружили свой пристальный интерес к Востоку. Потанин в этом – один из первых. Он понимает, что Восток не просто интересен, он помогает Европе понять самое себя 161 . В науке начинается тщательная ревизия культурного наследия: выясняется родословная европейских культур, ученые ищут их истоки, прародину, устанавливают, что в былые времена Восток и Запад тесно взаимодействовали, поэтому не случайно появление в науке различных гипотез, наводящих мосты между Востоком и Западом. В связи с этим Потанин начинает работу над капитальным трудом «Восточные мотивы в средневековом европейском эпосе», который был издан в 1899 году.

161

См. об этом: Сагалаев А.Н., Крюков В.М. Г.Н. Потанин: опыт осмысления личности. Новосибирск, 1991.

В своих знаменитых экспедициях, предпринятых под руководством Русского Географического общества, исследователь собирает не только конкретный этнографический материал, но и обращается к фольклору, монгольско-тюрским преданиям. Важная качественная эволюция происходит и в творческих поисках Потанина. Источником многих сюжетов европейского эпоса он теперь предлагает считать не «высокие» письменные культуры, а степные предания народов Центральной Азии. Вслед за Веселовским исследователь решает вопрос о «бродячих сюжетах». В своих поисках и обозначении общего сюжета о Боге-отце и Боге-сыне (Ерке) на основе фольклорных буддийских источников Потанин выходит уже к христианским откровениям.

Как видим, в последнее десятилетие XIX в. открытия в русско-европейской и сибирской литературе начинают определенно смыкаться с раздумьями русской религиозной философии рубежа веков. В то же время сибирская литература все чаще обращается к проблеме «местного самосознания», поискам некоей общей «идеи», обуславливающей своеобразие регионального литературного процесса. «Свое» в творчестве регионального автора раскрывается, прежде всего, в феноменологическом образе края, который приобретает уже бытийное значение..

По утверждению Н.Е. Меднис, «необходимым условием возникновения сверхтекста становится обретение им языковой общности, которая, складываясь в зоне встречи конкретного текста с внетекстовыми реалиями, закрепляется и воспроизводится в различных субтекстах как единицах целого; иначе говоря, необходима общность художественного кода» 162 . Конец 80-х – начало 90-х гг. позволяет с уверенностью утверждать, что сибирский культурный код сформирован.

В постижении феномена Сибири в означенную эпоху намечается характерная тенденция: на смену географическому мышлению приходит нравственно-метафизическое региональное сознание, вместо понятия «тема» формируется категория «образ». С одной стороны, это максимально дистанцированное и опосредованное представление реальности, так как оно выявляет “рельеф” культуры, будучи одновременно культурой в ее высших проявлениях. С другой же стороны, образ – часть реальности; он может меняться вместе с ней 163 . Таким образом, изначально жёстко заданные прагматическо-позитивистские конструкты в эпоху 60-70-х гг. ослабляются и позволяют посмотреть на данный регион в целом по-иному, чем прежде.

162

Меднис Н.Е. Сверхтексты в русской литературе. Новосибирск, 2003[Электронный ресурс]. Режим доступа: raspopin.den-za-dnem.ru/index_e.php?text=406.

163

См. об этом: Замятин Д.Н. Культура и пространство: Моделирование географических образов. М, 2006.

Как мы показали, сам феномен сибирского края в последней трети XIX в. уже не столько выражался в овеществленных сущностях, сколько порождал ориентацию на художественное сознание, которое, в свою очередь, конституирует вещь и воспроизводит ее образ в слове. Такой подход включает выделение конститутивных элементов явлений и исследование их отношений и связей со смежными явлениями. Таким образом, именно феноменологическое осмысление пространства, предложенное в дальнейшем немецкими и французскими философами, продуцирует новое истолкование феномена места.

Действительно, как мы уже

подчеркнули, вся русская литература и культура последней трети XIX в. находится в поисках той духовной реальности, которая неизбежно выводит ее на другие, побочные пути, далекие от центральных культурных магистралей. И путь человека культуры уже не определяется движением с Востока на Запад, а принципиально поворачивается в сторону российской восточной периферии. Русский концепт Сибири, сложившийся к этому времени в национальном сознании, был связан с семантикой неустойчивости ее границ и представлением о необъятности ее просторов. И насколько определен для человека путь к центру, настолько путь в Сибирь не имеет конечной точки: он бесконечен и прерывен, неопределен и туманен. Отсюда рождается очевидность связи между Сибирью, понимаемой как место «неукоренения» и бесконечного ухода, и Сибирью как мифологическим местом смерти и воскрешения. В итоге среди того, что окружает человека, особое значение приобретает дорога, а само движение в пространстве представляет собой путь, который проходит человек, чтобы образовать «свое» пространство.

Такого рода топографически-духовное кружение, поиск, определение и нахождение «своего» пути близки философским раздумьям Хайдеггера, сформировавшего в культуре XX в. понятие феноменологии пространства, совершенно невозможного вне пространства географического. Сама мировоззренческая эволюция Хайдеггера крайне показательна. На смену ранней философии, сформировавшейся под мощным влиянием Э. Гуссерля, приходят понятия, выражающие реальность не столько личностно-этическую, сколько безлично-космическую: бытие и ничто, сокрытое и открытое, основа и безосновное, земное и небесное, человеческое и божественное. Мир предстает в его миросозерцательной системе как образ и вне своего образного проявления не существует. В конечном счете происходит преодоление метафизики как целого.

Мышление позднего Хайдеггера находит свое призвание в поиске того, что всегда было и есть, но сегодня оказалось в плену исторического забвения, – в поиске топологии бытия. Теперь, по Хайдеггеру, путь (Weg) – это усилие, необходимое для того, чтобы размечать поверхность прохождения, чтобы «не сбиться с пути». Именно поэтому соотношение дали и близости здесь иное. Даль может быть бесконечно более близкой, чем самая близкая близость, исчисляемая метрическими параметрами, и наоборот 164 . Резкое изменение тематики философии Хайдеггера привело к тому периоду, за который он был впоследствии назван «философом-поэтом», «философом родных мест». На данном этапе развития мысли «исток» для него представляет главное условие для переживания человеком полноты бытия, несет вполне вещественную окраску, отражается в образе родных мест, почвы. Заглавие его написанного после войны текста А.Д. Михайлов переводит как «Проселок», «Проселочная дорога», «Дорога в поле» или «Дорога среди полей». К этой семантике дороги, о которой говорит философ, стекается вся его мысль. Иными словами философия позднего Хайдеггера – это «философия проселка». И дорога у него живая, она сама идет своим путем, поэтому в диалектике Хайдеггера человек, творящий историю, и сам оказывается преходящим феноменом.

164

См. об этом: Михайлов А.В. Вместо предисловия // Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. М., 1993. С. VII-LII.

Путь, на котором пребывает homo historicus, Хайдеггер выразил в непереводимом на русский язык афоризме «Der Mensch ist das Weg» («Человек – это путь»). Таким образом, основное настроение и тема текста Хайдеггера – это настроение и тема возвращения. Возвращения к себе, к своему, в свое, в одно и то же, в то же самое. Это особо впечатляюще звучит в конце «Проселка», где «сама простота выглядит теперь еще проще, чем раньше, и сама тишина – тише, чем когда-либо. Так получается, что возвращение как тема заглушает в тексте Хайдеггера другое – уход» 165 . Но значимым или даже торжественным путь домой делается тогда, когда на это малое возвращение накладываются кольца все больших возвратов. Поэтому основную суть философии позднего Хайдеггера можно определить, по выражению М.М. Бах-тина, как неразрывную вековую связь с «ограниченной локальностью» 166 .

165

Там же. С. XVIII.

166

Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе: Очерки по исторической поэтике / Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М., 1975. С. 377.