Сибиряки
Шрифт:
— Сибиряки идут! — объявил водитель.
— Да неужто наши? — вскинулся с места Савельич, прилип к стеклу.
Водитель с уважением посмотрел на сержанта.
— А вы тоже, выходит, сибиряк, товарищ?
— Иркутский я, иркутский… Сынок у меня тута… повидать бы!..
На вокзал вернулись без пяти три. Всего и успели побывать на Новодевичьем да проехали мимо дома Червинской.
Стояли на запасном пути. Только к ночи подали состав снова к вокзалу. И опять стояли. В тусклых синих лампочках лица кажутся мертвыми… Изморозь, холод… И вдруг яркий
А лучи уже над Москвой, держат, ведут блестящие стремительные точки, и рвутся возле них осколочные зениток. «Ну же! — шепчут онемевшие губы Ольги, видя, как все дальше на город уходят блестящие точки. — Да ну же! Ну же!.. Есть!» — Красно-черной ниточкой протянулся след падающего «вульфа».
— Ольга Владимировна! Товарищ военврач третьего ранга! Поступают!..
Ольга не сразу сообразила, о чем кричал ей Савельич. Ах да, прибыли раненые!
Эвакуировался пятый по счету московский госпиталь. Забелели на полках, скамьях свежие простыни, застучали костыли, унитазы, жарче запылали топки, ожили, заговорили, застонали простуженные вагоны.
Ольга улучила минуту, вернулась на перрон. В стороне, наблюдая за посадкой, попыхивал сигареткой военный в папахе. Ольга подошла к нему.
— Здравствуйте, товарищ…
— Пора бы научиться обращаться, товарищ военврач третьего ранга.
Только сейчас Ольга разглядела ромбы в петлицах военного, зло усмехнулась.
— А меня не успели научить, к вашему сведению! — И отошла.
— Вернитесь!
— В чем дело? — Ольга вызывающе, в упор смотрела на дряблое усатое лицо военного в папахе.
— Это я вас должен спросить: в чем дело? Почему вы так разнузданно ведете себя? Вы что, на смотрины приехали или женихов выбирать?
Ольга дернула плечом, пошла прочь.
— Вернитесь!!
— Червинская, сейчас же вернитесь назад!
Это уже окрикнул Сергей Сергеевич. Он направлялся к военному в папахе и слышал его последнюю фразу.
Ольга с трудом поборола себя, вернулась к начальнику поезда, зло усмехнулась:
— Ну что?
Человек в папахе обрушился на начальника поезда:
— Черт знает что у вас делается, товарищ военврач первого ранга! Где у вас дисциплина?
— Виноват, товарищ генерал, но… Червинская э… как бы сказать… не обучена военному искусству, товарищ генерал. Зато она лучший хирург не только нашего поезда…
— Меня интересуют сейчас не ее практические заслуги, товарищ военврач первого ранга, а ее воинская дисциплина! Завтра ей могут предложить взять винтовку!..
— Представьте, стреляла из боевой! Еще в институте! — вмешалась Червинская.
— Что?!
— Помолчите,
— Молчу, Сергей Сергеевич.
— Десять суток домашнего ареста!
— Благодарю!
— Пятнадцать суток!!
— Все?
— Товарищ Червинская!.. Простите, товарищ генерал…
— Я могу идти? — дернула плечом Ольга.
— Это черт знает что такое? Идите! А вам, — добавил генерал, когда Червинская отошла к вагону, — вам объявляю выговор, товарищ военврач первого ранга. Безобразие! Будто в тайге из берлоги выкопали… Распустились!
— Простите, товарищ генерал, но Червинская коренная москвичка. В Иркутске она пять лет, а в нашем поезде только с июля…
— Москвичка? Позвольте, позвольте… Червинская… Как звали ее отца?
— Не знаю… Ольга Владимировна… вероятно, Владимир…
— Не стройте из меня дурака! Я спрашиваю, кто ее отец?
— Помнится, тоже медик… Даже, если не ошибаюсь, в какой-то степени известный медик… Да-да, именно так. Она мне как-то называла кафедру, которую ее отец вел в клинике Склифосовского…
— Профессор Червинский? Удивительно… Впрочем, что же тут удивительного… Да-да, конечно… Гм, да. Ну что ж, замените ей арест выговором, товарищ воеврач первого ранга. Устным выговором. И научите обращению к старшим. Можете быть свободны.
Уже в пути начальник поезда объявил Ольге о милости генерала.
— Благодарите вашего покойного папашу, Ольга Владимировна. Посмертно хранит вас от ваших неблагоразумных поступков.
— А знаете, Сергей Сергеевич, если бы он сказал мне еще одну пакость, я бы ему дала оплеуху!
— И пошли бы под трибунал.
— И пошла бы! И там бы оказала: война — войной, а человеческое достоинство уважайте!
— Верю, скажете. И кого же вы убедите?
Синие глаза Ольги гневно сверкнули.
— Не знаю. Вас с вашим генералом, видимо, не убедить.
— Ну вот и договорились. Свое самолюбие уважаете, а мое не щадите…
— Я защищаю женское самолюбие, а не свое!.. Или теперь и вы заставите меня выслушивать подобные вещи?
— Нет-нет, зачем же. Да и без того в ухе звенит… Так-то. Вот почитайте-ка на досуге. А то с вами еще что-нибудь заработаешь. — И оставил на столике Ольги книжку.
Ольга не сразу взяла ее в руки. Книжка оказалась не чем иным, как строевым уставом РККА от 1941 года.
«Что же, выходит, и он за меня „заработал“ от этого хама с ромбами? Дают же таким право играть с людьми, как с оловянными солдатиками. Да и я хороша, промолчала бы уж, не раздувала огня — так ведь сама себе враг: и не хочу, а наговорю лишнего…»
Врачебный обход близился к концу. У одного из тяжелораненых Ольга задержалась дольше обычного. Только что оперированный, с ампутацией обеих ног, он еще находил силы улыбаться, отпускать шутки. Червинскую сразу же расположило к себе его добродушное, несколько одутловатое лицо с мягкими чертами и внимательными, дружески приветливыми глазами. Оказалось, тоже москвич. Даже жил сравнительно недалеко от Червинских. И Сибирь знал, дважды бывал в Иркутске. Обрадовался, услыхав, что построили-таки хороший мост через Ангару, но удивился, что в городе до сих пор нет ни одного трамвая.