Сицилийский специалист
Шрифт:
— Есть ли на свете такой народ, который все эти годы продолжал бы распевать серенады своим матерям?
— В прошлом месяце они единодушно проголосовали за красного на предварительных выборах, — сказал Брэдли.
Он положил ложку на стол и примирительно улыбнулся. Когда-то Локателли вызывал у него чувство восхищения, ибо был способен попирать все законы, пренебрегая последствиями. Но постепенно вместе с физическими силами ушло и мужество. Теперь каждую проблему он рассматривал с двух сторон, и к исходу операции им овладевала жалость, вызванная частично слабостью, а частично нервным истощением. В этот раз
— Уж не собираешься ли ты выйти из игры, Джон? — тихо спросил он. — Выйти из игры и оставить меня одного?
Через час городок был пуст. Локателли подошел к окну, надеясь еще раз услышать слабый напев шарманки, но до него донеслось только воробьиное чириканье. Поросшие рядами рыжих кустов горы окружали Мьеру, но даже в бинокль Брэдли не заметил на склонах никакого движения.
Подъехала машина с Марко за рулем, и Локателли первым сошел вниз.
— Ты что-то притих. Perche stai zitto? [7] Тебя что-нибудь тревожит?
7
Почему молчишь? (итал.).
— Нет, мистер Локателли.
— Думаешь, все будет в порядке?
— Все будет в порядке.
— Они все там?
— Большинство. Митинг уже начался.
— А наши друзья?
— Готовы к действию. Вчера вечером я разговаривал с их человеком.
— Думаешь, на них можно положиться?
На гладком, ничего не выражающем лице деревенского жениха промелькнула ехидная усмешка:
— Это — бедные глупые люди, мистер Локателли, но приказ они обязаны выполнить.
Стуча каблуками, спустился по лестнице Брэдли. Глаза его блестели, лицо было напряженным от возбуждения. Радостное предчувствие бурлило в крови, убеждая, что эта операция будет большим козырем в его карьере. Он улыбнулся Локателли и, обняв Марко за плечи, легонько хлопнул по спине.
— Сколько времени нам требуется, чтобы добраться до места, а, Марко?
— Десять минут. Может, и меньше, если дорога свободна.
— Да что ты говоришь? Тогда лучше приехать раньше, чем опоздать на представление.
Брэдли сел за руль «фиата», и они тронулись в путь. Проехав пять миль по извилистой, разбитой и пыльной дороге, они почти добрались до перевала. Но тут им пришлось сбавить скорость — крестьяне, шедшие целыми семьями, с овцами и ослами, занимали всю дорогу. Марко наклонился и тронул Брэдли за рукав.
— Если хотите все видеть, остановитесь здесь.
Брэдли съехал с дороги и выключил мотор. Они вылезли из машины, поднялись по склону и огляделись. В двух милях от них вздымалась к небу уродливая вершина горы Пиццута, на которой в засаде сидел основной отряд бандитов. А за перевалом туманился похожий на пирамиду пик Кумета, где набранные в помощь пастухи под дулом бандитских винтовок готовились напасть на толпу крестьян с тыла. Колло лежал между этих двух гор, среди огромных валунов, занесенных туда еще в доисторические времена.
— Прямо как на луне, — сказал Брэдли в удивлении и восторге и широко раскинул руки, слоено желая обнять пейзаж.
— Вы хотите въехать в Колло на машине, мистер Брэдли? — осторожно спросил Марко.
— А почему бы и нет? Отсюда ничего не видно.
— Там может не оказаться безопасной стоянки.
— Давай все-таки попробуем.
Они влезли в «фиат» и поехали дальше, у подножия Пиццуты свернули прямо в Колло и вклинились в гущу крестьянских повозок, запрудивших дорогу, потом вышли из машины и очутились в самой середине шумящей толпы. Куда девалась присущая сицилийцам сдержанность! Люди весело окликали друг друга, стараясь перекрыть игрушечные дудки и свистульки, звуки шарманок и крики балаганных зазывал. Молодые фермеры состязались в верховой езде на мулах, притворяясь, будто не умеют ими править. От толпы пахло кожей, коровьим потом, веревочными подошвами и дымом очага. Было много женщин с грудными младенцами. Интересно, подумал Брэдли, есть ли какой-то политический смысл в том, что на голове у большинства мальчишек красные бумажные пилотки?
Вскоре они увидели, что люди собрались вокруг огромного валуна, с плоской вершины которого оратор обращался к толпе. Кремона уже начал свою речь. Он был партизаном, героем трех схваток с немецкими фашистами в районе Удине, потерял там кисть руки, был взят в плен, гестапо пытало его в бараках Пальмановы, но он сумел оттуда бежать и вновь принял командование бригадой Гарибальди. Сейчас вместе с восемью своими спутниками он стоял под красным знаменем, засунув протез в карман куртки, и усиленно жестикулировал здоровой рукой, словно отгонял назойливого москита. На таком расстоянии было трудно разобрать, о чем говорил герой своим тонким высоким голосом. В ожидании операции нервы у Локателли опять начали сдавать: у него схватило живот.
Было уже четверть десятого, операция задерживалась на пятнадцать минут. Брэдли то и дело поглядывал на часы, опасаясь, что в любой момент Кремона может закончить речь, слезть с трибуны и скрыться из виду.
— Что там случилось? — шепотом спросил он у Марко, — Наверное, не рассчитали, сколько надо времени, чтобы спуститься с горы.
— А где, по-твоему, сейчас наши приятели?
— Может, и здесь, в толпе, пробираются поближе к оратору.
— А вдруг он кончит говорить? Что тогда?
— Он проговорит самое меньшее еще час.
Локателли не мог слышать их разговора. Брэдли одарил Марко своей макиавеллиевской улыбкой.
— Они понимают, что если не удастся взять живьем, то надо ликвидировать его любым способом?
— Да, понимают.
В эту минуту Марко волновало только одно: как бы побыстрее завершить операцию — при условии, разумеется, что шефы останутся удовлетворены ее исходом. Ко всему прочему он был безразличен и думал только о Терезе. Накануне ночью она опять жаловалась на боли.