Сидни Чемберс и кошмары ночи

Ранси Джеймс

— Наверное, тот, кто фотографировал меня, когда я была дебютанткой. Довольно эффектный, однако уже стареющий повеса. Во что-нибудь вляпался?

— Пока не знаю.

— Помнится, у него прямо на лбу было написано, что он одно большое злоключение.

— Ты нашла его привлекательным?

— Это наводящий вопрос. Мужчины обычно такие не задают. Им ненавистна мысль о конкуренции. Он фотограф, Сидни, это не мой уровень.

— Я постоянно забываю, что твой будущий брак подразумевает социальный аспект.

— Не забывай о моих родителях

и о моих деньгах. Я не хочу, чтобы меня обстригли, как овцу.

Сидни мог представить, как Марден растрачивает чужой капитал.

— Мудро поступаешь, Аманда.

— Не понимаю, почему ты меня об этом спрашиваешь? Мне не хочется ни о чем подобном говорить. Терпеть не могу, когда меня учат, кого любить, а кого нет. Отвлекает внимание и мешает работе. Ты-то ладно. У тебя хоть что-то есть на уме.

— Я бы не утверждал с такой категоричностью.

— Ради бога, Сидни, почему ты не покоришься неизбежному и не покончишь с этим? Хильдегарда — прекрасный вариант, и я вижу, ты постоянно думаешь о ней.

— Ситуация весьма запутанная.

К Сидни вернулись тревоги, связанные с его ухаживанием за Хильдегардой. Нужен ли он его возможной суженой? Что, если Хильдегарда приедет в Гранчестер, а потом все обернется для нее как и в первый раз — неудачей? Сумеет ли он помочь ей преодолеть боль и страдание, как она того заслуживает?

— Ситуация становится запутанной, если накручивать себя, — заявила Аманда. — Не существует подходящего и неподходящего времени. Взгляни на моего брата: не тянул с разводом — и премного доволен.

— Большая разница между разведенной женщиной и вдовой. Но есть и преимущества — они уже все повидали. Знают опасности семейной жизни и могут что-то исправить, пока все не распалось. Нужно пользоваться их опытом и учиться у них.

— Ты прав.

— Иногда, Сидни, надо действовать с надеждой, и будь что будет.

Жилище Джерома Бенсона было настоящей кунсткамерой. Стены передней комнаты украшали образцы искусства таксидермиста, в основном рыбы: пара окуней, три или четыре щуки, губастая кефаль, форель, карп, камбала, плотва. В следующей комнате все оказалось еще любопытнее — там чучела изображали целые сцены (лиса, поймавшая фазана, два дерущихся на шпагах горностая), дальше — настоящая жуть: двухголовый ягненок, мумия кошки, броненосец с мыльницей, в которой лежала модель человеческого глаза.

Диккенс испугался, увидев голову овчарки на деревянном щите и терьера под овальным стеклянным куполом. И поджал хвост, когда к ним приблизился Бенсон. Прежде Сидни не видел, чтобы его собака так оробела в присутствии человека.

— Полагаю, вы пришли по поводу совы? — произнес хозяин. — Но я ведь все разъяснил в прошлый раз. Уверяю вас, у полиции достаточно неотложных дел в городе, чтобы ехать за две мили в Гранчестер по поводу какой-то птицы.

— Я так не считаю.

— Не вижу причин, почему я должен оправдываться, тем более перед вами. У меня есть журнал регистрации,

куда заносится каждая особь, и разрешение на занятия таксидермией. Я использую только тех животных, которые умерли. Друзья присылают мне экземпляры из-за рубежа, и я сотрудничаю с «Викторианой». Одно время работал для «Купера». Вы слышали о нем?

Сидни смутно помнил посещение в детстве музея Вальтера Поттера в Корнуолле с его странными антропоморфными диорамами: играющими в карты белками, котятами на свадебной вечеринке и вызволяющими друг друга из капканов крысами.

— Я не знаком с таксидермией. Вы специализируетесь на каких-то определенных видах животных?

— На птицах, — ответил Бенсон.

— Почему?

— Они красиво умирают…

— Не знал.

— Падают на спину, свернув голову набок, и получается форма сердца. Я стараюсь увековечить их красоту.

Сидни вспомнил фотографа Дэниела Мардена, мечтавшего продлить мгновение до вечности.

— Некоторым животным суждено исчезнуть. Вот в чем смысл моего ремесла, каноник Чемберс. Хохлатую пеганку в последний раз видели в 1916 году, медососа с острова Лейсон в 1923-м, кубинского попугая ара в 1864-м. Благодаря таксидермии мы знаем, как они выглядели.

— А как насчет совы?

— Я не убивал сову, каноник Чемберс. Птица умирала, а я ждал ее конца.

— В таком случае зачем вы носите ружье?

— Закон разрешает владельцам лицензии на оружие отстреливать хищников и вредителей. Кроме того, я ношу его для собственной защиты. Люди с подозрением относятся к моим прогулкам. Мне уже угрожали.

— В связи с чем?

— Многим кажется, будто меня интересует не дикая природа, а они сами.

— Вы говорите о влюбленных парочках?

— Я же сказал, что мне приходилось выслушивать угрозы, и теперь часто оставляю дома бинокль, потому что он вызывает еще больше подозрений.

— Но вы все-таки бродите в сумерках?

— Это лучшее время искать то, что мне нужно для работы. И еще: я ценю свободу.

Сидни заметил, что, кроме брошюр по таксидермии и прайс-листов на чучела, на столе лежал экземпляр журнала «Салтри». Уж в нем-то нет никаких мертвых птиц.

— Вы хорошо знакомы с Дэниелом Марденом? — спросил он.

— Марден делает фотографии для моей брошюры. Причем высокопрофессионально.

— Он ваш друг?

— Я бы не назвал его так, но у нас общие интересы.

— Например?

— Почему я должен перед вами отчитываться?

— Входит в эти интересы фотографирование юных девушек?

— В женской красоте нет ничего дурного.

— Я не утверждаю, что есть, но не говорил «женской», а сказал бы «юных девушек».

— Вряд ли вы в этом разбираетесь, каноник Чемберс.

— Верно, — раздраженно произнес Сидни и продолжил: — Не имеет ли это связи с идеей быстротечности времени? Животные застыли в одном вечно длящемся мгновении. Не играет ли фотография такую же роль? Вы видите нечто прекрасное и хотите сохранить?