Сидни Чемберс и кошмары ночи
Шрифт:
— Не знал, что Лайал работал на службу безопасности.
— Я этого не утверждал.
Сидни ждал, что сэр Джайлз объяснится, но тот промолчал.
— Вы не станете настаивать, чтобы я вникал по таким вопросам в детали? О некоторых вещах лучше умолчать. Не сомневаюсь, существуют способы вести дело осмотрительно.
— Я в этом не уверен. После смерти…
Сидни знал, что существует темная сторона в отношениях университета с обеими ветвями спецслужб, но не хотел задавать слишком много вопросов. Понимал, что разведке и контрразведке требуются умные агенты, но предпочитал, чтобы студентам делали предложение после того,
— Полагаю, вы, священники, постоянно действуете в серой зоне. Не так-то много моральных дилемм ограничивается только черным или только белым. Вопрос в вере. И преданности.
Сидни не нравилось, куда заходит их разговор.
— Я прекрасно знаю, чему должен быть предан, — произнес он. — Богу, стране, колледжу и своим друзьям.
Сидни поставил пустой стакан на поднос.
— И пусть ничто из этого не войдет друг с другом в противоречие. Доброй ночи.
Снова пошел снег и укрыл лед на мостовой и тротуарах. Теперь любое перемещение на улице грозило опасностью. Немногие рисковали идти с поднятой головой и долго глядеть вперед. Буркнув приветствие знакомым, опускали глаза и смотрели под ноги, чтобы не упасть и в целости добраться домой. В этой осторожности не было ничего похожего на детский энтузиазм, с которым Сидни с братом и сестрой катался до войны на санках с Примроуз-Хилл. Тогда опасность возбуждала. А теперь, когда ему тридцать лет, он пользовался зимой как предлогом, чтобы остаться дома и сосредоточиться на подготовке к следующей проповеди.
Больше всего Сидни не хотелось задавать всякие каверзные вопросы. Он только что вернулся из короткого отпуска, который провел в Берлине со своей приятельницей Хильдегардой Стантон. Она составила ему прекрасную компанию, и Сидни с удовольствием отвлекся от своих клерикальных обязанностей и криминальных расследований. Жил еще в отпускном послевкусии и готов был, как и сэр Джайлз, признать, что трагедия на крыше часовни Королевского колледжа явилась следствием несчастного случая, а не чего-либо более зловещего.
Рори Монтегю жил в комнатах в Новом дворе неподалеку от сторожки. Сидни не радовала перспектива встречи, поскольку казалось трудным одновременно добывать информацию и утешать.
К тому же было нечто непонятное в самой сути случившегося. Можно представить, что на стену лезет новичок, чтобы пощекотать нервы. Сидни сам этим когда-то грешил. Но чтобы сотрудник колледжа подбивал на рискованное восхождение студентов в темную, снежную зимнюю ночь — это было верхом безумия.
Зачем им это понадобилось? Неужели ради остроты эмоций, убеждения, что жизнь — поступок, а там, на стене, их подстерегает опасность в чистом виде? В этом, как полагал Сидни, и была притягательная сила восхождений — влек неимоверный страх, сознание, насколько сократилась дистанция между жизнью и смертью, когда стоит оступиться, утратить на мгновение внимание, и приключение обернется трагедией.
Монтегю был нервным молодым человеком с вьющимися каштановыми волосами; грудь колесом, очки в роговой оправе и маленькая родинка на левой щеке. Одет был в твидовый пиджак, горчичного
Сидни начал с извинений:
— Прошу прощения. Понимаю, вам сейчас нелегко.
— Зачем вы пришли? — спросил Монтегю. — У меня неприятности? Считают, что во всем виноват я?
— Меня попросили поговорить с вами.
— Кто?
— Колледж. И уверяю вас, все, что вы мне скажете, останется между нами.
— Я уже сделал заявление. Хотя с самого начала было ясно, что оно ничего не проясняет. Не представляю, что произошло.
Сидни сознавал, что должен тщательно подбирать слова.
— Если вам нечего добавить к тому, что уже заявили, я, разумеется, пойму. Обстоятельства сейчас для вас непростые. Только знайте: если захотите что-нибудь еще обсудить, я в вашем распоряжении.
— С какой стати я вдруг захочу?
— Видите ли, у меня есть опыт общения с полицией, и от меня, видимо, ждут, что я сумею как-то сгладить острые углы.
— Нечего сглаживать, каноник Чемберс. Произошел несчастный случай. Разбился мистер Лайал. Все это была сплошная глупость, тем более что я страдаю от головокружений. Не следовало лезть туда, вот и все.
— Зачем же полезли?
— Кит считал, что будет круто. Он знал, что его наставник проделывал подобные штуки. Они были близко знакомы.
— Вы с Бартлеттом друзья?
— Кит всем нравится.
— Где он сейчас?
— Наверное, отправился домой.
— Судя по всему, нет. И это вызывает беспокойство. У его родителей и, полагаю, у вас.
— Вероятно, он считает, что я могу сам о себе позаботиться.
— А можете?
— Не знаю.
— Позвольте спросить, как вас втравили в эту историю.
— Мистер Лайал знал, что я из семьи альпинистов. Мой отец был одним из самых юных, кто забрался зимой в гололед на северный склон Бен-Невис [2] . Теперь и мои братья проделали то же самое. А вот я не такой смелый.
2
Самая высокая вершина Великобритании (1343 м)
Сидни бросил взгляд на аккуратно уставленный обувью стеллаж.
— Я смотрю, у вас там альпинистские ботинки.
— В нашей семье у каждого должны быть такие.
— Вы всегда боялись высоты?
— Холмы и овражки в Озерном крае мне нипочем. Но я не переношу отвесных обрывов. Если попадается что-то круче детской горки, вот тогда я пугаюсь.
— А на крыше Королевского колледжа?
— Запаниковал.
— Хотя не видели, что стены отвесно тянутся вниз?
— От этого мне стало еще хуже.
— Зачем вы втравились в эту авантюру?
— Хотел самоутвердиться, попытаться избавиться от страха…
Сидни помолчал. Ему показалось, что ответ прозвучал как-то легковесно и надо нажать на собеседника.
— Вы можете вспомнить, что произошло?
— Мне кинули веревку, но я не мог найти опору для ноги. Попросил мистера Лайала еще немного стравить, затем раздался крик. Мне показалось, будто я услышал, как Кит спускается вниз. Точнее сказать не могу — было темно.
— Несмотря на луну и снег?