Сидоровы Центурии
Шрифт:
— Как тесен этот мир! — изумился Павлов, будучи действительно знакомым со светилом советской медицинской науки Т.И. Добронравовой, благодаря своей бабке Антонине Степановне.
Они обе родились в конце XIX века в городе на Неве. Обе заканчивали в злосчастном 1917 году Частный петроградский университет. Дружили семьями. Вскоре бабка уехала из голодного Петрограда вместе со своим мужем-врачом к нему на родину в Вятскую губернию, а Татьяну Ивановну бурный поток событий революции и гражданской войны прибил туда, куда она и предположить не могла — в китайский город Харбин.
Павлов несколько раз видел Татьяну Ивановну в квартире у бабки на Покровке: в старомодном пенсне, все еще сохраняющую черты былой красоты, очень остроумную и образованную. Однако, Антонина Степановна, уже как три года тому назад обрела свой вечный покой на Ваганьковском кладбище. Татьяна Ивановна на похороны своей подруги приехать не смогла, но могилку ее посетила, когда приезжала в Москву по своим делам. Об этом Павлов, разумеется, не мог не сказать:
— Мы виделись в последний раз в позапрошлом году. Я сопровождал Татьяну Ивановну Добронравову по ее просьбе на Ваганьковское кладбище. Там много родственников и друзей нашей семьи похоронено. Надеюсь, Татьяна Ивановна в добром здравии?
— Для своего возраста выглядит просто потрясающе! — обрадовал Павлова хорошим известием Фишман, а потом, захлебываясь от восторга, поведал ему, что считает себя не только учеником Татьяны Ивановны, но и очень-очень многим обязанным ей по жизни.
Павлов попросил разрешения закрыть купе, чтобы переодеться. Он повесил свою потертую джинсовую куртку рядом с вызывающе броским вельветовым пиджаком вишневого цвета, по тем временам экстравагантную, модную редкость. И сразу ему на ум пришел странный сон, приснившийся в спортзале школы на улице Красина. Кажется, пиджак такого же цвета был на студенте, которого Воланд выгнал из аудитории. Павлову стало немного не по себе, но потом он успокоился, вспомнив, что в похожем пиджаке также был и артист театра и кино Олег Даль на своем недавнем творческом вечере.
Только он переоделся, как в купе постучали. Павлов открыл дверь. В купе вошла проводница: молоденькая, невысокого роста, очень симпатичная блондинка с выпирающей из тесного форменного пиджака грудью. Она принесла комплекты постельного белья и поинтересовалась, будут ли пассажиры заказывать чай. Павлов отдал ей свой билет и заплатил за постельное белье. Проводница, соблазнительно вильнув бедрами, удалилась. Немного погодя, в купе зашли, судя по запаху успевшие покурить, Мелисса и Надежда. Между попутчиками завязался непринужденный разговор.
— Дмитрий, — обратился к Павлову Фишман, — разрешите познакомить вас с двумя очаровательными барышнями. Начнем с Мелиссы. Девятнадцать лет Студентка, комсомолка, брюнетка. Рост 163 см. Вес 64 кг.
— Меньше, Аркаша, я вчера взвешивалась, — заныла обиженная Мелисса.
— Ладно, — согласился Фишман, — пусть будет на 4 килограмма меньше. Но все равно я вынужден
— Как насчет вредных привычек? — подхватил Павлов шутливую тональность разговора.
— Курю и иногда позволяю себе немного выпить, но только хороший коньяк или виски, — сообщила Мелисса.
— Теперь перейдем к Наденьке, — продолжал Фишман. — Двадцать лет. Студентка вечернего отделения, лаборантка, блондинка. Рост, примерно, 178 см. Вес, примерно, 55 кг. Ничего не перепутал?
— Рост 177 сантиметров. Вес 58 килограмм, — уточнила Наденька.
— Объем груди и талии? — шутливо поинтересовался Павлов.
— Стандарт: 90-60-90,- сообщила Наденька не без гордости.
— Про вредные привычки спрашивать не будем. При такой комплекции и так все ясно, — пошутил Фишман и стал представлять Павлова: А теперь перейдем к молодому человеку. Его зовут Дмитрий и он, оказывается, является родственником легенды нашего университета — члена-корреспондента Академии Медицинских наук СССР Татьяны Ивановны Добронравовой. Той самой, у которой я 10 лет тому назад имел честь быть аспирантом.
— Вам двадцать шесть лет, — попыталась угадать Наденька.
— Двадцать пять, — уточнил Павлов.
— Семейное положение? — спросила Мелисса, сверкнув глазами.
— Холост, — ответил Павлов, скромно опустив голову.
— Профессия? Впрочем, вы уже сказали, что журналист. Наверное, закончили журфак МГУ? — попытался угадать Фишман.
— Нет, заканчивал геологический, но жизнь так распорядилась, что пришлось заняться журналистикой, — признался Павлов.
— Геолог! Как это романтично! Костер, палатка, гитара, — заметила Наденька и посмотрела на него с чуть большим интересом.
— Журналист-международник тоже, по-моему, неплохо! — высказала свое мнение Мелисса.
— Все профессии хороши, если относиться к ним с любовью, — подвел итог Фишман и спросил у присутствующих, какое у них мнение насчет того, чтобы перекусить. Барышни не возражали и тут же начали распаковывать разнообразные свертки с приготовленными в дорогу съестными припасами. Павлов, извинившись, направился в тамбур, чтобы перекурить.
В тамбуре Павлов с удивлением увидел гражданина духовного звания из соседнего купе, курившего самокрутку, начиненную не просто очень, а даже весьма приятным на нюх табаком.
— Никак "Амфора", — решил Павлов, с наслаждением втянув в ноздри тонкий и ароматный запах голландского табачного зелья. Он закурил свой любимый "Беломорканал" и решил на всякий случай принести извинения за свое вторжение.
— Простите, — вежливо обратился Павлов к пассажиру из соседнего купе, — вы не станете возражать, если я нарушу ваше уединение?
— Отнюдь, — ответил пассажир.
— Благодарю вас, — сказал Павлов, и чтобы хоть как то сбить с него самодовольство, спросил: Простите, батюшка, а вам табак, как в армии, в дополнение к сухому пайку выдают? Или по другим нормативам?