Сидр и Рози
Шрифт:
Но существовал также один реальный черный человек из плоти и крови, который некоторое время командовал всеми нами. Его визиты в деревню были редкими, но преднамеренными; и, когда он появлялся, он выглядел и повелителем, и дьяволом, шествующим между нами, хотя реагировали на него особенно остро женщины.
Впервые, когда я по-настоящему увидел его сам, я ощутил странный вкус во рту, который помню до сих пор. Это произошло зимой, морозным, ясным, лунным вечером. Мы, как всегда, собрались на кухне. Мягко ворчал огонь, качалось пламя свечей, сонно шушукались девочки. Я почти уснул за столом, когда вдруг Марджори
Она что-то, вероятно, услышала, кто-нибудь всегда что-нибудь да услышит. Я проснулся и насторожился. Остальные тоже застыли в болезненном внимании; мы услышали бы и падение перышка. Сначала я ничего не услышал необычного. На тисе ухнула сова, ей из леса ответила другая. Потом Дороти шепнула: «Слышите!» и Мать шикнула: «Тихо!», нас всех охватила тревога.
Подобно стаду олених и молоди без самца, мы сбились в кучку. И тогда мы услышали на дальнем конце тропы к дому слабый, но безошибочно определяемый звук — скрежет металла по замерзшей земле, перемежающийся звоном цепи.
Девочки обменялись взглядами, они узнали ужасные звуки, их светлые глаза расширились от страха. «Это он!» — шептали они дрожащими голосами. «Он снова сбежал! Это он!»
Это, действительно, был он. Мать заложила дверь засовом и задула лампу и свечи. Мы сбились в кучку в трепещущей отблесками огня темноте, ожидая зловещего визитера.
Звуки цепей становились все громче и ближе, продвигаясь в ночи, скользя в нашу сторону вдоль дальнего края тропы в своем беспощадном, залитым лунным светом движении. Девочки съежились каждая на своем стуле и начали по-идиотски хихикать; они, должно быть, посходили с ума.
— Тихо, — прикрикнула Мать. — Сидите тихо. Не двигайтесь… — Ее лицо исказила тревога.
Девочки повесили головки и ждали, дрожа. Цепи звенели все ближе и ближе. Вверх по тропинке, вокруг угла, вдоль берега — затем топот ног, и вот он тут. Обезумев от страха, девочки больше не могли себя сдерживать, они подскочили и с диким криком пронеслись через освещаемую только огнем печи кухню, чтобы отдернуть темные занавески на окнах.
Сквозь ночь мимо дома гордо прошествовал зверь. Голова увенчана королевскими рогами, белки глаз дробят лучи лунного света, громадный корпус зарос длинным волосом. Он двигался деревянными, ходульными шагами, качая серебряной бородой, а на путаной шерсти плечей и ног висела тяжелая цепь, которую он порвал.
— Козел Джонсов, — прошептала наша Дороти два слова чуть ли не благоговейно. Потому что это было не просто заблудившееся животное, это был зверь древних видений, лунатик деревенских дорог, полупленный, но полупризнанный король.
Он был огромным и волосатым, как шотландский пони, и все мужчины боялись его. Сквайр Джонс держал его на цепи, привязанной к колу, вбитому в землю на пять футов. И всетаки в яркие лунные зимние ночи, а порою и летом, ни кол, ни цепь не могли удержать его. Тогда он хрипел, задирал голову, вырывал цепь из земли и нес свою страсть в деревню.
Я часто слышал о нем; а теперь увидел его наконец медленно трусящим по улице. Старый как мир, неся цепь, словно мантию, он распространял вокруг себя резкий, едкий запах, и каждые несколько шагов принюхивался, как бы ища друга ли, жертву ли. Но он был один; не встретив никого, он прошел через пустую деревню. Дочери и жены украдкой выглядывали из темных спален,
— Ты когда-нибудь видел такого огромного козла? — спросила со вздохом Дороти.
— Он сбивает вас с ног и топчет. Я слышала, он сбил мисс Коуэн.
— Только подумать, с ним ведь можно повстречаться, когда один идешь домой…
— Что бы ты сделала?
— Я бы упала в обморок. А что бы ты сделала, Фил?
Фил не ответила: она убежала в кладовку, у нее началась истерика.
Террорист — козел Джонса — казался мне естественным явлением того времени, частью деревни, которая порождала животных и духов так же естественно, как и людей. Все оказывалось частью одной и той же общности, хотя их личные свойства и сильно разнились; некоторые искрились благожелательностью, а других разумнее было бы избегать; были такие, что появлялись на различных стадиях луны, были такие, что проявлялись днем или в ночные часы, некоторые могли согреть и благословить, другие — свести с ума — в зависимости от их природы. Точно существовали Птица Смерти, Карета, гусь мисс Бараклоу, Дом Палача, двухголовая овца.
Двухголовая овца была малопримечательным явлением, если не считать того, что была очень стара и умела говорить по-английски. Жила она одна в Лиственичном лесу и видна становилась только во время вспышек молнии. Она умела красиво петь на два голоса; часами сама себе задавала вопросы; многие путешественники слышали ее, проезжая через этот лес, но мало кто видел ее наяву. Если во время грозы вы бы вдруг встретились с нею и если бы вы пожелали спросить ее, она бы сказала вам причину и дату вашей смерти — во всяком случае, так говорят. Но никому почему-то не хотелось испытывать могущество этого зверя. И когда овца-молния полыхала над лесом, считалось самым разумным держаться подальше от этого места.
Карета Бычьего Перекрестка — еще одно дурное явление, которое регулярно срабатывало в полночь. Бычий перекресток — это седловина каменной гряды высоко в холмах на конце долины, где когда-то находилось пересечение коровьих троп и дорог, соединяющих Беркли с Бердлипом и Бислей с Глочестер-Маркетом. Следы древних дорог до сих пор оставались на траве, как и в памяти стариков деревни. И там, наверху, каждую полночь, но особенно четко в канун Нового года, любой мог видеть серебряно-серую карету, влекомую мокрыми, храпящими лошадьми, мог слышать хлопанье кнута, похожее на пистолетные выстрелы, вопли пассажиров, треск дерева и отчаянные крики кучера. Видение повторяло какую-то старую трагедию и демонстрировалось каждый день в полночь.
Те, кто не видели его, хвастали, что видели, но те, кому довелось увидеть, — никогда. Потому что видение накладывало проклятие на болтливого свидетеля, проклятие, в которое верили мы все, — вы начинали бледнеть к вечеру, у вас выпадали зубы, а потом вы умирали от давления. Поэтому сведения о фантоме поступали из вторых рук. «Опять видели эту карету вчера ночью. Харри Лазбури видел ее, говорят. Он ехал из Пейнсвика, они столкнули его мотоцикл с дороги. Он бросил все и помчался, как сумасшедший, домой». Мы предоставили Харри его ужасному концу, так как Карета постоянно неслась сквозь наши умы, сверкая белыми спицами на крутящихся колесах, регулярная, как Почта.