Сила басурманская
Шрифт:
Посему повелитель степей наверстывал хмельным кумысом, уединением с пленницами и созерцанием многочисленных казней, которые мангало-тартары устраивали с маниакальной частотой.
– Уминай-багатур! – воскликнул Тандыр-хан, пируя с темником теплым пасмурным вечером. – Я отдаю тебе Тянитолкаев.
Он обнял по-свойски лучшего витязя:
– Вот, верный мой Уминай-батыр, раньше мы с твоим отцом были ровесниками и побратимами, а теперь я будто вернулся в тревожную молодость. Ты напоминаешь мне своего славного родителя – Полбеды-багатура. Эй, шаман! Спой про мою первую юность!
Потный зачуханный человечек в неизменно вывернутой наизнанку шубе схватил
– Сказание о деяниях славных, коему название «Тандыр-хан и три нукера»!
Забренчал нехитрый инструмент, зазвучала одна из любимых песен повелителя степи. Здесь в эпической манере разворачивалась история того, как Тандыр возвращал себе власть и богатства, отнятые родичами. Низкородные друзья оказались лучше единокровных богачей.
Жили конюх Полбеды, средний братец Отбалды, Младший братец Безузды – все красивы, молоды. К ним явился хан Тандыр, вай, в халате много дыр, Но отчаянный батыр покорит однажды мир. Старший отпрыск Достар-хана ляжет поздно, встанет рано И для друга ни барана не жалеет, ни варана, Ни верблюда, ни овечки, ни подпруги, ни уздечки, Ни браслеты, ни колечки. Оцените, человечки! Стали думать и гадать, как почтить Тандыра мать, Как бы родичей поймать, как богатства отобрать: «Сколь коней у нас?» – «Четыре!» «Сколь мечей у нас?» – «Четыре!» «Луков сколь у нас?» – «Четыре!» «Вай, везенье, посмотри! А могло бы быть и три! Мы на гибель обалдуям мировой пожар раздуем И отсель грозить мы будем нехорошим этим людям, Ведь Ткачи-хан, Повари-хан, сват Тандыра Бабари-хан Не хотят ему отдать, что успели отобрать…»Далее шаман-сказитель подробно перечислил имущество улуса Достар-хана, и до непосредственной расплаты дело в песне дошло только к утру, когда героическому эпосу внимали лишь самые крепкие слушатели, не побежденные сном.
Герой сказания храпел на ковре, удивительно точно попадая в такт нехитрой, похожей на конский топот музыке.
Завтра вечером Тандыр-хан посмотрит на стены Тянитолкаева, а нынче можно было и расслабиться.
Правда, под самое утро бичу степей приснилась знакомая темная комната. Шайтан был в гневе:
– Я указал тебе путь к молодости не для того, чтобы ты забылся в оргиях. Все можно вернуть.
Хан почувствовал одышку, тяжесть и рыхлость тела, от которых избавился, съев яблочко. «Я снова состарился! – ужаснулся кочевник. – Или мне привиделся друг Уминай и наливные плоды?»
Черный Шайтан неистово расхохотался:
– Знай мою силу. Следуй своим целям. Утопи эту землю в крови!
Нестерпимый жар Пекла хлестнул обнаженное тело Тандыр-хана, и он проснулся, ощупывая потное лицо.
Нет, нет, нет. Никаких морщин. Руки? Да, это руки юноши, а не старой развалины.
Злоба с Шайтана переметнулась на Эрэфию.
– Утоплю, не сомневайся, – прошептал хан, сжимая кулаки.
Глава
в коей братья Емельяновы гнут свою линию, а в мире случается страшная катастрофа
– Они убили Кенни!
– Сволочи.
Дорога от Тянитолкаева к Хусейнобаду заняла ровно один день.
Многое повидал Иван на пути в Персиянию. Обогнал огромную, с крепкую избу, улитку, на ракушке которой красовалась гордая надпись «Все свое ношу с собой». Встретил мизерного пацаненка в компании гномоподобного мужичка. Это были Мальчик-с-пальчик и его Дядька-с-руку. Волк промчал Старшого мимо вечно голодного Объедалы и всегда похмельного Опивалы, по окрестностям Тмутаракани и Светблошарии, а также вдоль того самого Днепра, на середине которого стаями гибнут глупые птицы, рискнувшие перелететь великую реку.
Восточные страны с их цветастыми базарами и монотонными пустынями пронеслись очень быстро, потому что волшебный оборотень бежал с постоянным ускорением. Если в начале этой бешеной скачки зверь перескакивал препятствия, удивительно мягко приземляясь после затяжных прыжков, то к концу путешествия он запросто удерживался на поверхности рек и озер.
Достигнув Хусейнобада, волк обежал город несколько раз, сбрасывая скорость. Наконец Иван слез с мощной спины.
– Ну, ты, Вятка, автомат! – Парня качало, голова кружилась, к горлу подкатывал ком тошноты.
Теперь Старшой приблизительно представлял, что испытывают пилоты «Формулы-1». Весь путь слился для дембеля в длинный пестрый тоннель. Торможение далось особенно трудно: когда оборотень двигался прямо, Иван мог фокусировать взгляд на каком-нибудь дереве или пригорке, находящемся впереди, а «кольцевая трасса» лишила парня ориентира. Укачало.
Серый хищник деликатно ждал, пока воронежец не придет в себя. Емельянов-старший подышал, походил нетвердой походкой и стал изучать место, куда попал. Путешественники остановились в роскошном пригородном саду. Мудрый Вятка не хотел красоваться перед стражей или случайными прохожими. За цветущими деревьями и высокими пальмами виднелся Хусейнобад.
Он был настолько свеж и великолепен, что вдоль белых стен летали звездочки. Правда, Иван потряс головой, и яркие точки исчезли. Все-таки они были следствием гонки, а не чудесной частью городского устройства.
Столица Персиянии смотрелась так, будто перенеслась сюда из какого-нибудь фильма-сказки. Воздушные замки стремились к небу, каждая башня оканчивалась золотым шпилем или шатром, оборонительная стена выглядела неприступной, но не утяжеляла общее ощущение от города. Линии, сходящиеся где-то за легкими облаками, светлые цвета домов, собранность строений в единое целое создавали впечатление того, что Хусейнобад парит над высоким холмом, а не опирается на него. Вокруг раскинулись зеленые поля и сады, вдалеке начинались светло-желтые берега пустыни.
– Я тебя тут подожду, – промолвил волк, направляясь к журчащему за розовыми кустами ручью.
– Ага, пойду поразнюхаю, – ответил Старшой, ибо не знал, что сказать.
Он закинул мешок за спину и пошел к воротам. До них было километра три. За время прогулки дембель раздумывал, как он добудет перо жар-птицы. Мысль о дорогом подарке он отмел еще возле Тянитолкаева, ведь персиянского владыку Исмаил-шаха вряд ли можно удивить дорогой диковиной. Купец Торгаши-Керим рассказывал: дескать, тут все есть. Да и дары, посланные князю Юрию, не оставляли сомнений – здешние богатства неисчислимы.