Сила слабых. Женщины в истории России (XI-XIX вв.)
Шрифт:
Однажды один из родственников Натальи Дмитриевны, Молчанов, прибегает к ней и говорит: «Наташа, знаешь: ведь ты попала в печать! Подлец Солнцев передал Пушкину твою историю, и он своим поэтическим талантом опоэтизировал тебя в своей поэме «Евгений Онегин» [207] .
О том, что Пушкин «срисовал» Татьяну Ларину с Натальи Фонвизиной, было достаточно широко известно в декабристской среде. Задолго до выхода в печать воспоминаний М. Д. Францевой, писатель-этнограф С. Максимов писал в своей книге «Сибирь и каторга»: «Наталья Дмитриевна Фон-Визина, урожденная Апухтина, недавно умерла в Москве. Она в молодости послужила идеалом Пушкину для Татьяны в «Онегине». Сначала хотела идти в монастырь, потом вышла за генерала Фон-Визина» [208] .
207
Францева
208
Максимов С. Сибирь и каторга, ч. III. Спб., 1871, с. 141.
Пушкинисты называют не одно женское имя, связанное с Татьяной Лариной, но Фонвизина, несомненно, более других заслуживает права считаться прототипом пушкинской героини [209] .
Восьмая глава «Евгения Онегина» кончается лирическим обращением Пушкина к друзьям-декабристам:
Но те, которым в дружной встрече Я строфы первые читал... Иных уж нет, а те далече, Как Сади некогда сказал. Без них Онегин дорисован; А та, с которой образован Татьяны милой идеал... О, много, много рок отъял!209
Кстати, в черновиках к «Евгению Онегину» Татьяна первоначально звалась Наташей.
«Рок отъял» Татьяну — до сих пор этот стих понимали так, что она умерла, но, быть может, «далече» означает как раз «во глубине сибирских руд», среди сосланных пушкинских друзей? М. Францева упоминает в воспоминаниях имя Солнцева, который «передал Пушкину историю» Фонвизиной. Солнцев (Сонцов) Матвей Михайлович — это дядя Пушкина (муж его тетки Елизаветы Львовны). С ним поэт неизменно встречался в Москве, а перед свадьбой возил его представлять своей невесте.
Елизавета Львовна с мужем жила в доме отца члена Союза Благоденствия П. Д. Черевина, который был родственником Натальи Дмитриевны [210] . Черевин был приятелем Пущина. Не исключено, что, бывая у своих родных, Пушкин мог там встретить и Наталью Дмитриевну.
210
Левинсон Н. Р., Миллер П. Н., Чулков Н. П. Пушкинская Москва. Под. ред. М. А. Цявловского. М., 1937.
Некоторые литературоведы пренебрежительно относятся к самой проблеме прототипа. На мой взгляд, такая точка зрения мало обоснована. Угадывая прототип, мы заметно расширяем «ауру» произведения, исторические и социально-бытовые ассоциации, связанные с образом, рожденным вдохновением художника, то есть становимся как читатели намного богаче, а не беднее. Кроме того, сама проблема перевода исторических, жизненных, бытовых импульсов, получаемых художником из воздуха времени, исторического пространства, социальной среды, есть важная эстетическая проблема. «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда: как желтый одуванчик у забора»...— писала Ахматова.
Каких только женщин не выдвигала молва, исследователи Пушкина или собственное тщеславие приятельниц поэта на роль прославленной его героини! П. А. Плетнев утверждал, что Пушкин имел тут в виду Наталью Кочубей; П. В. Анненков, хотя и с оговорками, находил прообразы Ольги и Татьяны в сестрах Вульф; А. П. Керн объявила в своих воспоминаниях, что Пушкин писал свою Татьяну едва ли не с нее. Находили также черты Татьяны в графине Е. К. Воронцовой и Марии Раевской. Ахматова угадывала
В комментариях к «Евгению Онегину» имя Волконской обычно присутствует в связи со строфой в первой главе романа, которую Волконская безоговорочно отнесла к себе в своих воспоминаниях:
Я помню море пред грозою: Как я завидовал волнам, Бегущим бурной чередою С любовью лечь к ее ногам!Однако если обратиться к контексту пушкинского романа, то чтение заставит скорее отвергнуть, чем принять такое толкование. В самом деле, могут ли относиться к пятнадцатилетней девочке, какой была тогда Мария Раевская, когда ехала в карете с няней, гувернанткой, компаньонкой и сестрой в степи под Таганрогом и они «всей гурьбой бросились любоваться морем», такие пушкинские строки, полные любовного жара и неподдельной страсти:
Как я желал тогда с волнами Коснуться милых ног устами... Нет, никогда порыв страстей Так не терзал души моей!Весь словесный ряд этой строфы носит откровенно эротический характер: «лобзать уста», «перси, полные томленья». Пушкин пишет об этом «порыве страстей» как самом сильном увлечении своей «кипящей младости». Неужели это следует отнести на счет девочки, промочившей однажды ноги?
Волконская забыла, когда писала свои «Записки», что строке «Я помню море пред грозою» предшествует в предыдущей строфе сомкнутое с ней в смысловое кольцо строка — «У моря на граните скал».
Между тем под Таганрогом в степи нет «гранитных скал», там степной пейзаж. Словом, самый беглый разбор этих строф «Онегина» заставляет сильно усомниться, что их можно соотнести с воспоминаниями Марии Николаевны Волконской. Она вдохновенно строила легенду своей жизни и убедила многих читателей увидеть свои отношения с Пушкиным такими, какими бы ей хотелось их увидеть. К себе отнесла Волконская и строки «Бахчисарайского фонтана»:
Ее очи Яснее дня, Темнее ночи.А воображение некоторых пушкинистов дорисовало загадочный и возвышенный облик «потаенной любви» поэта.
В своей «Исповеди» Фонвизина ни слова не обронила о том, о чем с такой уверенностью говорят ее друзья и современники. Почему же она промолчала о том, что могло бы так украсить ее биографию?
Фонвизина была лишена тщеславия, заботы о посмертной славе. Этого не избежала, к сожалению, Волконская. И все же: была ли Фонвизина прототипом Татьяны Лариной?
Нередко источником для творческого замысла служит сюжет, рассказ, услышанный художником. Так, сюжет «Мертвых душ» был подсказан Гоголю Пушкиным, а сюжет «Воскресенья» Толстой узнал от юриста А. Ф. Кони Так же вполне вероятно, что история женитьбы блестящего генерала, богатого дворянина, светского человека, каким был Михаил Александрович Фонвизин, на провинциальной молоденькой девушке из костромских глухих лесов (своей двоюродной племяннице), поразившая своей необычностью воображение многих современников, могла дойти и до Пушкина. Об этом Пушкин мог узнать от многих друзей, общавшихся с Фонвизиным.
Ближайшей подругой Натальи Дмитриевны была сестра декабриста Василия Норова — Екатерина Поливанова. Все годы сибирского изгнания она переписывалась с Фонвизиными и заботилась об их сыновьях. Впоследствии оба юноши скончались от чахотки в одесском доме Поливановой. Сестра Екатерины — Авдотья — была приятельницей Чаадаева, Фонвизин был и сам с ним в дружеских отношениях. Женитьба друга — это всегда тема для разговоров, даже и в беседе таких приятелей, как Пушкин и Чаадаев.
И. Д. Якушкин был близким другом Фонвизина и встречался неоднократно с Пушкиным.