Силиконовые горы
Шрифт:
Накачать свои губы коллагеном (или жиром с собственной задницы – такое тоже случается).
И быть такой суперкиской – не подойди, не тронь (если, конечно, у тебя нет виллы в Монако, часов Breitling и Lamborgini Diablo).
Внешность – рекламный щит. Неоновая бегущая строка, информирующая о внутренней сути. Может быть, не совсем правдивая, как и любая реклама.
Тропические лягушки носят яркий окрас, чтобы отпугнуть хищников. А homo sapiens делают мелирование и покупают
Хирург Владимир Кахович, едва на меня взглянув, почти сразу заговорил о губах. Помню, как он сказал: «Девушкам вашего типа идут пухлые губы».
Наверное, он привык иметь дело с женщинами, которые хотят видеть на своем рекламном щите один-единственный слоган – «Трахни меня!».
Что он обо мне знал, чтобы быть таким безапелляционным? Знал ли, например, что, в отличие от сверстниц, я всегда мечтала не о страстной ночи с Хью Грантом, а о мотоцикле Harley?
Почему я вообще пошла на этот шаг – вывесить на своем щите рекламный слоган, не соответствующий характеру производимого продукта?
Кахович встретил меня как родную. Сразу оживил кофеварку, достал шоколадное печенье из ящика стола. Потом по-свойски взял меня двумя пальцами за подбородок и повернул мое лицо к окну. Долго любовался – как эстет на произведение искусства. И с некоторым самолюбованием сказал:
– А все-таки я молодец. Сам бы от натурального не отличил.
– Спасибо, я тоже уже к нему привыкла, – сдержанно поблагодарила я.
– Значит, вы решили ко мне вернуться? – он указал мне на кожаный стул, а сам уселся в свое рабочее кресло. – Что ж, это не удивляет. Все возвращаются, рано или поздно. Как выпускники в любимую школу.
– Прямо так и все?
– Почти, – мягко улыбнулся он, – посмотрите на свою подругу Наташу. И свою подругу Ксению. Все это типичные случаи.
– Как с наркотиками – в первый раз страшно, а потом ширнешься, отойдешь и понимаешь, что по сути ничего не изменилось, а кайф словлен, – усмехнулась я, – и покупаешь новую дозу. Потом еще. И еще.
– Не совсем корректный пример, – нахмурился Кахович. – Вы ширялись, Алиса?
– Приходилось. Что я только не делала. Кстати, о моих подругах. Вам не кажется, что было бы неплохо отговорить Ксению от операции?
Брови Каховича взлетели верх.
– Так вы поэтому пришли? А я готов был поклясться, что вняли моему совету о губах.
Я поежилась – неприятно, когда твои мотивы прозрачны как родниковая вода.
– Алиса, ваша подруга совершеннолетняя. Она психически здорова и несет ответственность за свои поступки.
– Но, может быть… Может быть, это поступок в состоянии аффекта. Вы же не знаете, что у нее в жизни происходит. Она была успешной моделью, а потом потеряла все – и работу, и любимого, и миллионный контракт, на который так рассчитывала.
– Алиса, я не психотерапевт, конечно, – он отхлебнул кофе. Странно, когда мужчина пьет кофе из микроскопической фарфоровой чашечки, да еще и мизинец при этом оттопыривает, – но вам никогда не приходило в голову, что все люди живут в разных системах координат?
– Что вы хотите этим сказать?
– То, что для одного человека – дикость, для другого –
Я вздохнула:
– На самом деле она и сама не знает, чего хочет.
– Как и вы, – мягко улыбнулся хирург, – вы ведь все-таки не по поводу подруги пришли.
– Губы, – кивнула я, – я пришла к вам за новыми губами. Но не уверена…
– Вы и в прошлый раз были не уверены, – перебил он, – а посмотрите, что получилось.
– Как вы можете знать, что получилось в итоге? – с беспомощной улыбкой развела руками я. Мне не хотелось хамить Каховичу, ведь это не он заставил меня приплестись в клинику, отсидеть двухчасовую очередь и заплатить за консультацию четыре тысячи рублей, однако хорошо, когда рядом есть уверенный в себе агитатор.
Он накрыл своей ладонью мою руку, нервно ерзающую по столу, нащупывающую то карманный календарик с рекламой клиники, то остро заточенный карандаш.
– Вы неправильно меня поняли, Алиса. Да, я фанат пластической хирургии. Я решил стать хирургом, когда мне было тринадцать лет. Девчонка, в которую я был влюблен, покончила с собой.
– Что? Зачем вы это мне рассказываете?
– Чтобы вы поняли. Глупая школьная история. Я никак не решался обратить на себя ее внимание. Наблюдал за ней исподтишка. Страдал. Однажды подсунул в ее почтовый ящик шоколадку.
– Очень умно, – хмыкнула я.
– Она была очень красивая. А потом, однажды я пришел утром в школу и увидел, что все одноклассники сидят с вытянутыми лицами. Я узнал, что ее больше нет. Она оставила записку. Она считала себя уродиной. Была влюблена в кого-то – я его и не знал. А он посмеялся над ее носом. Вот так она и погибла.
– Не уверена, что хотела бы знать…
– Нос у нее и правда был крупный, – глядя сквозь меня, Кахович улыбнулся своим воспоминаниям, – это я сейчас понимаю, но тогда она казалась мне красавицей. Наш класс освободили от уроков, чтобы мы могли пойти на ее похороны. Когда в тот вечер я вернулся домой, меня ждала мама. Она знала о той девочке, о том, что я был в нее влюблен. И боялась за меня – что я тоже что-нибудь с собой сделаю.
– Но вы не из породы самоубийц, – вздохнула я, – это видно сразу.
– Да, это так. Мама говорила, что девочка та сама виновата. Что она была нестабильна, что ее родители недоглядели, что это просто комплекс. Но я уже тогда понимал, что нестабильна не она, а окружающий мир. Почему одни рождаются красивыми, ничего для этого не сделав, а другим достается огромный нос – тоже без всякой вины? Почему для одних зеркало – это праздник, а для других – каторга?
– Есть и такие, для кого зеркало – просто зеркало, – встряла я, – я всегда такой и была.