Сильная и независимая для котика
Шрифт:
— То есть, вам подозрительно, что всё идет гладко, как вы и задумывали? — удивленно переспросил Морган.
— Именно! — кивнула Мурси.
— Это ваша паранойя, сэр, — снисходительно улыбнулся Морган, устраиваясь рядом, на краюшке кровати. — Вы устали, вам надо отдохнуть.
— Устала. Столько сил уходит на удержание блока, шоб ты знал, ты б запалакал! Но откинем всё это и подумаем логически. Лиля не спросила, как мы здесь очутились. Значит, про скайтрей догадывается.
— И?
— Зато про шлем как узнала, тут же уцепилась, что новые технологии не для селян. Еще я так поняла, что она присматривает за всей
— Думаете, врет?
— В том-то и проблема, что нет! И у меня одно этому разумное объяснение. Никто с планеты нас так просто не отпустит! По крайней мере, я была бы честна с такой персоной, какая бы сто процентов не проболталась. И это только единственный вариант — она бы осталась либо со мной, либо мертвой.
— Муся! Вы поэтому не договариваете мне всей правды? — перевел разговор на более животрепещущую тему Морган. — Так знайте, я пока не намерен уходить от вас. Давайте, будем честны друг с другом, а? Невозможно же жить всё время во лжи! И вообще! Честность основа дружелюбия. С чего вы взяли, что Лиля не придерживается этого принципа? Ей бояться нечего. Может она знает — если действовать по правде, то проблем возникнет гораздо меньше. Потому что ложь — она убивает любые отношения, тем более с гостями.
— Ага, так и думала, что рано или поздно к этому придет, — почему-то сжала губы в ядовитой улыбке Мурси. — Ну, выкладывай свою программку.
— Что вы имеете в виду, сэр? — нахохлился Морган.
— Ничего. Только вот вы и начните новую жизнь. Перестанете мне лгать, я погляжу на вас и тоже перевоспитаюсь.
— А я вам никогда и не врал! — насупился Морган. — Я всегда честно вам всё говорил! Были бы и вы со мной открыты, тогда бы у нас изначально никаких проблем бы и не предвиделось.
— А то! Конечно же, были честны. Когда сказали, что вместо Клары искали, сколько стоит моё убийство. Когда не прошли психокорректировку у Забары, когда полезли кусаться, когда…
— Это было необходимо! — возразил Морган и, чтобы нянни не начала вновь ему перечить, зажал рот капитана ладонью. — Не будем ругаться. Вы устали.
Мурси медленно моргнула и улыбнулась. Катар убрал руку.
— Не будем, Морган. Но для этого хотя бы на пару часов перестаньте меня поучать, лады?
— Я вас не поучаю! Вообще, хотите, буду молчать?
— Очень хочу!
— Что? — тут же возмутился Морган. — Ладно, ладно, сэр. Молчу. Только вы мне, пожалуйста, в двух словах скажите. Нашли что-нибудь интересное?
— Так, для хобби раздобыла немного материала. Я вот подумала. Знаешь, что Малышу пророчили сольную карьеру?
— Ну да, снайпера обычно сольно выступают, — согласился Морган.
— Да нет, я про песни. Внезапно подумалось. Если ему дать землянскую старинную музыку и выпустить в свет, вдруг это будет то, что необходимо сейчас народу?
— Не знаю, — проворчал Морган, так как капитан опять перепрыгнула на не относящийся к их делу предмет. — Я не сильно разбираюсь
— Ой, Морик! Вот уж у кого эстетический вкус развит лучше, чем всех моих знакомых! На, послушай. Лиля говорит её любимая, — и Мурси активировала на холофоне запись из библиотеки Дракона.
Полилась музыка, приятный мужской голос с небольшой хрипотцой запел. Переводчик перекладывал на космоарго достаточно точно, но песня всё равно казалась Моргану какой-то чушью: «Что ты будешь делать, когда останешься одна? Когда все сбегут от тебя? И ты убежишь, и все спрячутся, и вообще, такая упрямая глупость». А на припеве и вовсе всё скатилось до: «Лиля, поставь мои колени рядом, Лиля, дороговизна умоляет тебя. Лиля, мой напряг мозга колыхаешь только ты». Морган вспомнил нелепое признание Джеймисона о горе, которое шире Вселенной, не выдержал и нажал на стоп:
— Сэр, но это же чушь! Какая дороговизна, какие колени?
— Ох, Морган. Это же музыка прошлого, её нужно слушать не Разумом, а сердцем!
— Чушь! Бессмысленное нагромождение слов ничего не может дать моему сердцу! — возразил Морган.
— Просто слова уже давно потеряли первоначальный смысл. К тому же тогда люди еще верили, что живут не просто так, что у них есть высшее предназначение. Они верили в Бога, не как во Вселенский Разум, а как в неопознанную Силу. Как «смерды» из деревни верят в Дракона. Это сейчас современники устали от бессмысленного существования. Они ищут подсказки в фильмах, музыке, книгах. Наполняют свою жизнь чужими мыслями, делая вид, что это хоть немного приближает их к божественной сути. Но знаешь, ведь не в этом посыл искусства. Оно должно не придавать смысл, оно должно рождать в тебе неосознанно стремление жить. Это же как любовь, что вы вложили в Зов. Искусство — это красота, это эмоции, которые ты не можешь объяснить себе. Когда ты смотришь на картину или слушаешь музыку — а хочется плакать! Не потому что в песне умер щенок волколака, а потому что ты как будто сам сжимал в руках его маленькое тельце. Вот что такое искусство. Это на глубинном энергетическом уровне!
Морган молча смотрел на свою нянни и моргал. Он ничего не понял. Хотя говорила она эмоционально, правильно, не в пример обычному своему заковыристому сленгу.
— Просто выключи переводчик, — устало вздохнув, помогла найти ответ Мурси.
Морган послушно деактивировал устройство, а капитан поставила песню с начала. Катар постарался абстрагироваться от смысла и просто принять льющийся поток слов, представляя себе, что он сидит на берегу реки и слушает её течение. И неожиданно понял, что хотела ему сказать капитан. Песня — история любви и не Лили вообще, а некой Лейлы. И певец явно переживал о чем-то таком потаенном, о чем и сам Морган переживал день за днем, но не мог облечь в слова. Беспокойство, терзание, ожидание.
— Ну, теперь угугенил? — улыбнулась Мурси, видя, как преображается лицо Моргана.
— Угугенил, сэр! — радостно сообщил катар. — Песня о нас с вами. Вы — моя Лейла!
— Что? — расхохоталась Мурси. — Да нет же!
— Про нас, — упрямо завертел головой Морган. — Давайте еще раз прослушаем.
И они прослушали еще очень много разных музыкальных композиций. И все песни, так или иначе, отзывались в душе Моргана, хотя смысла их он совсем не понимал. Одна настолько разворотила ему душу, что Морган в порыве сентиментальности произнес: