Сильнее бури
Шрифт:
– Может, вы чаю хотите, раис-амаки?
– Чаю? Давай чаю! Дала бы море, я бы сейчас выпил и море!
– У вас, верно, жар…-пожалела его Назакатхон.
– Вам не надо было вставать с постели. .
– Нет, милая девушка, некогда болеть! Кол- хоз-то без Кадырова трещит по всем швам!
Кадыров говорил, а сам не отрывал глаз от лица Назакатхон. На нежно-бархатистых, как персики, щеках розовел румянец, длинные ресницы были полуопущены; в их тени, как омуты, чернели глаза. А губы былй зовущие, яркие, влажные…
Дав Кадырову вдоволь собой налюбоваться, Назакатхон ушла и вскоре принесла чай в красивой пиале, разрисованной
– Спасибо, дочка, - поблагодарил ее Кадыров.
– Видишь, раис не ошибается в людях. Когда я брал тебя на работу, я знал, что лучшей секретарши мне не найти. Твой отец может радоваться, что у него такая дочь.
– Мой отец так же предан вам, как и я…
– Знаю! Твой отец - мой лучший друг. Выдвигая его председателем совета урожайности, я верил, что найду в нем надежную опору. Так и вышло!
Кадыров пересел на диван, стоявший у стены, потянул Назакатхон за руку и усадил рядом с собой.
– Расскажи, как тут вам без меня жилось. Тебя никто не обижал?
Назакатхон на всякий случай достала носовой платок, лицо ее приняло покорно-несчастное выражение.
– Как вы заболели, раис-амаки, так все ко мне начали придираться: то не так, это не так. Житья не стало. Ведь, кроме вас, некому защитить бедную девушку.
– Говори, кто твои обидчики?
– Без вас я как травинка в степи, - продолжала причитать Назакатхон.- Позавчера ворвались ко мне Михри и Керим. Их теперь водой не разольешь: куда одна, туда и другой. Ворвались и потребовали списки членов всех бригад: нам, говорят, надо знать, где сколько комсомольцев. А я все эти дни была такая рассеянная, раис-амаки…- Она многозначительно взглянула на Кадырова.
– У меня все из рук валилось. Рылась я, рылась в бумагах, а этих проклятых списков так и не нашла. Сама не знаю, куда они подевались. А Михри разозлилась и говорит: «Тебе не у телефона сидеть, а взять бы кетмень да в поле. У меня, когда я тут работала, все было в полном порядке!» - Назакатхон надула губки.
– Она думает, раз она звеньевая, так ей можно и нос задирать! Я бы тоже рада в поле, только не для этого я училась!
– Куда тебе в поле, дочка!
– расчувствованно сказал Кадыров.
– С тввей кожей… С твоими руками… С твоим голосом… Когда ты поешь, сердце у меня тает, как масло в котле. Твои песни прекрасны, как ты сама.
Он протянул было руку, чтобы обнять Назакатхон, но, глянув в окно, выходившее на улицу, отодвинулся от соблазнительницы и, кашлянув, суше и строже произнес:
– Михри нечем хвастаться. Когда она у меня работала, за ней нужен был глаз да глаз. Дерзка она. И упряма.
– На меня и Керим накинулся!
– перебила Кадырова Назакатхон.
– «У нашей Назакатхон, - сказал он, - нет времени выполнять свои - прямые обязанности. Ей надо кляузы в газеты строчить». А ведь это вы велели мне написать письмо в газету, правда?
– Гхм… Им-то ты это не брякнула?
– Вот еще!
– фыркнула Назакатхон.
– Стану я перед ними отчитываться! На месте Михри я бы помалкивала. На нее и так все пальцами показывают! Стыда у нее нет, виснет при всем народе на щее у своего Керима. Я сама видела, как они любезничали…
– Сама видела?
– оживился
– А ну расскажи, расскажи.
И Назакатхон рассказала…
Накануне вечером в летнем алтынсайском кинотеатре показывали новый фильм. Кинотеатр расположен рядом с клубом, окружен высоким дува- лом из сырцового побеленного кирпича. Дувал, впрочем, нисколько не мешал сорванцам-мальчиш- кам бесплатно и по нескольку раз за вечер смотреть все новые кинокартины: они забирались на деревья, удобно устраивались на ветках и сучьях и глаз не отрывали от экрана. В эти самые минуты даже тихий шелест листьев, щекотавших их шеи, был шумней их дыхания.
В кино алтынсайцы ходили как в гости, - целыми семьями, разряженные, с торжественными лицами. Старики шли с внуками, мужья с женами, девушки с дружками и подружками. И только Назакатхон была в тот вечер одна. В Алтынсае ее все знали, даже любили за веселый нрав, но жила она от всех словно бы на отшибе. Когда отец был занят, ей приходилось ходить в кино одной. Она медленно брела через просторную, чисто подметенную площадь, отвечала на приветствия, перешучивалась со знакомыми, губы ее привычно улыбались, а сердце скучало. У самого входа в кинотеатр она встретила Михри и Керима.
Те ее не заметили, так увлеклись своей беспечной болтовней. Как и все алтынсайцы, они принарядились по-праздничному: на Кериме - легкий кремовый костюм, рубашка из белого шелка, франтовской галстук, на Михри - модные туфли- лодочки, белое шелковое платье, узорчатая тюбетейка, похожая расцветкой на пеструю клумбу. Лица их раскраснелись, глаза сияли, как звезды! Назакатхон, отвернувшись, проскользнула мимо и поспешила занять свое место. Но и во время сеанса она продолжала наблюдать за влюбленными. Они примостились на задних рядах. Назакатхон то и дело тна них оглядывалась, сама не понимая, почему так волнуется, видя их счастливые лица. Было прохладно. Керим и Михри сидели, тесно прижавшись друг к другу. Поглощенный происходящим на экране, Керим крепко сжимал упершуюся в скамейку руку Михри. Они, казалось, забыли друг о друге, но смотрели на экран одним взглядом, чувствовали одно и то же, думали об одном и том же… В сердце Назакатхон шевельнулась тревожная зависть. Вот бы и ей так, - сидеть рядом с любимым, ощущая тепло его руки, слушая близкое дыхание… И чтоб он был так же молод, как Керим, так же красив и так же любил ее, как Керим Михри.
Назакатхон ушла, не досмотрев фильма, и теперь, рассказывая обо всем Кадырову, приправляла свое повествование такими подробностями, которые могла подсказать ей только зависть. Кадыров укоризненно мотал бритой головой, покряхтывал, причмокивал и старался сообразить, какое бы практическое применение найти этим фактам.
– Как это вы держали такую секретаршу!
– с упреком и недоумением сказала Назакатхон.
– Спору нет, Михри красивая…
Кадыров сощурился.
– В Алтынсае я знаю лишь одну красавицу.
– Ой, что вы, раис-амаки!
– возразила Назакатхон.- Какая уж я красавица. Вот Михри - та, как цветок.
– Ядовитый цйеток!
Назакатхон довольно улыбнулась. Теперь, хваля Михри и Керима, она только подливала масла в огонь.
– Керим хоть увлекающийся, но симпатичный.
– Увлекающийся?
– вскипел Кадыров.
– Ха! Комсомольский вожак на виду у всего кишлака милуется с бесстыжей девчонкой, тоже комсомолкой! Это похуже легномыслия. Какой пример подают они молодежи!