Сильнее бури
Шрифт:
Не заставите вы меня в одно и то же время петь и плясать и на дутаре играть! Ешь плов, так не жуй руки!
Размышления Кадырова прервал скрип калитки. Он выглянул из беседки и увидел Гафура. Гафур тоже был под хмельком. Ступив под зеленый навес, он вытащил из кармана бутылку и с размаху доставил ее перед Кадыровым.
– Выпьем, раис! Душа горит. Хочу с тобой выпить!
– Разошелся!
– сердито осадил его Кадыров и отодвинул бутылку.
– С какой это радости?
У Гафура сузились глаза, он злобно прошипел:
–
Кадыров хмуро посмотрел на гостя, на лбу у него вспучилась грозная складка.
– Говори, что стряслось?
– Что, ты не слышал?
– Не тяни душу, - Кадыров стукнул кулаком по супе.
– Ну!
– Устроили сегодня базар твои колхозники. Грозятся дать тебе отставку!
Кадыров насупился, шея у него побагровела, покрылась потом, глаза налились яростью.
– Что плетешь!..
Гафур рассказал об утреннем «митинге» дехкан, и Кадыров угрожающе протянул:
– Вот ка-ан1 Зна-аю я, кто мутит народ! Только мы еще поглядим, чей будет верх! И уж тогда всем… всем от меня не поздоровится!
– Он удрученно помотал головой.
– И Муратали туда же, старый шакал!
– И, вдруг потемнев лицом, крикнул: - Бездельники! Лодыри! Надо об урожае думать, а они болтовней занимаются!
– Больше всех шумели Бекбута и Керим, - услужливо подсказал Гафур и, с удовольствием выслушав из уст Кадырова новую порцию угроз и брани, добавил: - А Погодин на этом базаре был вроде как за председателя…
– И Погодину не поздоровится! Дадут им по рукам в обкоме - не удержаться ему в МТС!
– А если не дадут?
– ехидно спросил Гафур.
У Кадырова сникли плечи, он мрачно буркнул:
– Тогда уж нам… Тогда нам несдобровать! На этот раз мне пощады не будет. А ну, налей-ка водки! Адолят! Адолят, куда ты там провалилась? Живо, еще закуски!
Адолят подала им лепешки, салат из огурцов, помидоров и лука, кавардак - жаркое из бараньего мяса, сюзьму.
– Угощайся, Гафур, - хмуро предложил Ка-.дыров.
– Закуска хороша под водку, а водка - под настроение…
Некоторое время пили молча. Совсем захмелев, Кадыров стал жаловаться:
– Вот она, Гафур, людская-то благодарность. Спихнуть ' меня хотят, а? Наслушались сказок Умурзаковой, неугоден им теперь Кадыров!
– Такой у нас народ, раис!
– вздохнул Гафур.
– Кто больше наобещает, за тем и идут…
– Верно. Верно, Гафур! Задурила она ловы!.. А я разве не мог насулить им горы зрэдрд# и молочные реки? Мог бы, Гафур, да совесть не позволяет! Я не фантазер, я практик. Практик! У меня тр-резвый взгляд на вещи!
– Он пьяно икнул.
– А они меня… они меня - на свалку!
– Ай, не расстраивайся, раис! С тобой друзья, они тебя не покинут.
– В-верно, Гафур! Я вас тоже не дам в обиду. Х-ха!.. Рузы-палван им пришелся не ко двору! А мне он - друг. И Аликул друг. И ты. Гафур, друг! Дай я тебя обниму, Гафур!
На
Глубокой ночью Кадыров, пошатываясь, проводил гостя до калитки и, не заходя в дом; побрел к кровати, стоявшей на берегу арыка. Он упал на нее, не раздеваясь, -но, хотя и чувствовал хмель-' ную усталость, уснуть не мог. В затуманенном сознании вспыхивали, гасли обрывочные мысли. Одна вспыхивала чаще и жгла больнее остальных. t
Почему отвернулись от тебя дехкане, Кадыров? Что же они, как мухи на мед, падки только на сладкие обещания? А может, глаза у них зорче твоих, и мысль просторней, и крепче вера в то, что задуманное - сбудется? Эй, раис, опомнись, не отбивайся от тех, кто вместе с тобой строил колхоз!
Но поздно отступать!.. Покается он перед дехканами, а ему скажут: «Что ж это ты явился на готовенькое? Целину мы вспахали,' хлопок вырастили, ты нам вставлял палки в колеса, а теперь торопишься к дележу праздничного пирога, который сам же и мешал печь?» Так или иначе, а сковырнут его с председательского кресла. Поздно, раис! Поздно, поздно…
Утром Кадыров проснулся разбитый, ослабевший, нак после приступа малярии. Голова трещала,. будто ее сжимали железными обручами. Ни о чем не хотелось думать, ничего не хотелось делать. Он, кряхтя, слез с кровати, поплескал в лицо водой из арыка и, выпрямившись, крикнул:
– Адолят!
Адолят не отзывалась.
– Адолят!
Жена наконец показалась в дверях. Кадыров уставился на нее очумелым взглядом. На ней было простенькое, поношенное платье, выцветший темный жакет, а голова повязана белым платком. На плече покоился кетмень.
– Это еще что за фокусы! Принеси-ка мне водки, опохмелиться.
Адолят молча удалилась и вскоре вышла из дома со стаканом водки в руках. Кадыров осушил его залпом, вытер губы и, кивнув на кетмень, спросил тоном, не предвещавшим ничего доброго:
– Куда это ты?
– В поле…
– В по-оле?
– Кадыров захохотал.
– Вон ты какая стала сознательная! А у мужа спросилась?
– Стыдно сидеть дома… - потупив взор, ответила Адолят.
– Все работают, а я… v - А твое место дома! Положи кетмень, откуда взяла!
Адолят подняла голову.
– Если вы меня не отпустите… я в сельсовет пойду!
Кадыров сжал кулаки, лицо побагровело, на лбу собрались крупные складки.
– Вот кто сбивает тебя с пути! Опять Умурзакова! Ну, погоди!
– Он потряс кулаком перед носом жены.
– Ты у меня забудешь дорогу и в сельсовет и в поле.
–