Сильнейшие
Шрифт:
Еще в пути задал вопрос — чем я буду заниматься? Кайе не сразу ответил — Огонек с удивлением подумал: раньше тот выпаливал первое, что придет в голову.
«Я не стану брать тебя с собой, когда обхожу Асталу, — юноша наконец отозвался неохотно. — Еще насмотришься… Целители у нас есть, получше тебя. А к бедноте отпускать не хочу».
«Почему? — резко спросил Тевари».
«Потому! Ты после сам не свой… да что я, привязанный, за тобой вечно ходить хвостом?!» — взорвался он вдруг. Это кто за кем ходит? — удивленно отметил полукровка. Но определенную правоту южанина признал.
«Ты не решай все наперед, хорошо? — кротко попросил он. — Разве тебе причинит какой-нибудь вред, если я смогу немного помогать людям?»
«Хорошо, потом,» — с досадой ответил оборотень.
И на том спасибо.
А сейчас Огонек-Тевари сидел на лежанке и думал. Ничего… как с холодной рекой — прыгать страшно, поначалу весьма неуютно, потом вроде неплохо.
И вот тут «неплохо» разлетелось вдребезги. На пороге возникла Киаль, с перламутровой улыбкой и заплетенными в сложные косы волосами.
Увидев ее, едва сумел пробормотать слова приветствия. Потом сообразил вскочить. А она рассмеялась, и золотой узор на щеках — одно из украшений женщин — засиял радостно.
— Ох, мальчик, доставил ты нам хлопот! Но как же я рада, что ты вернулся!
Вот и все. Вот и возводи ограды против юга. Киаль одной улыбкой добилась большего, чем все внутренние доводы Огонька.
А ведь она старше меня, подумал с грустью, когда Киаль убежала, в сверкании золотых нитей и звоне браслетов.
Девушки здесь были красивые. Благо, всем хозяйкам дома, даже Натиу, пока та не потеряла рассудок, не приходилось опасаться соперниц и собственного отражения.
Тевари впервые в жизни долго разглядывал сам себя — в воде бассейна, в зеркале не рискнул. Так ничего и не понял. Вздохнул, одно осознав — выглядит все же мальчишкой. Два года назад мечтал о сестре, подобной Киаль, сейчас мысль о «сестре» была скорей утешением.
Служанки тутошние, к слову, порой заигрывали с ним, но Тевари краснел и бледнел, не в силах определиться — он-то что такое, зачем, и потом — южанки, значит, забыть о севере… А Киаль обрадовалась, как обрадовалась бы разноцветной диковинной птичке. Это было обидно весьма.
И Огонек невольно — если не подворачивалось возможности остаться одному, что тоже было тяжко — начинал сам тянуться к оборотню. Тот сейчас казался понятней и проще, с ним не приходилось мучительно краснеть за собственное ничтожество, напротив, часто завязывались споры.
Тут уж Огонек отводил душу…
Чем дольше Кайе проводил время с полукровкой, тем становился спокойней — то есть вспыхивал все равно мгновенно, натуру не переделать. Но подолгу находился в человеческом облике, разговаривал дольше и не столь односложно, и порой казался совсем прежним. Огонек подозревал, что Къятта именно поэтому терпит присутствие чужака. Только по ночам бывало плохо — порой оборотень начинал метаться во сне, и этот огонь мог погасить только старший. И его — единственного — слушался зверь.
Привыкнув, что Кайе спит плохо и уносится по ночам в чащу, Тевари и здесь постоянно прислушивался.
Луна плыла над одиноким лавром, когда услышал женский вскрик, как показалось — полный боли. Рванулся в соседнюю комнату, застыл на пороге. Обнаженное тело девушки, черное в лунном свете. Она смотрела на нежданного гостя огромными распахнутыми глазами. Кайе рядом с ней — приподнялся на локте:
— Что застрял? Заходи!
Тевари помотал головой и качнулся назад.
Наутро, меняя цвет, будто радужная рыбка, он собрался с духом и устроил допрос:
— Ты привел ее… силой?
— Разве похоже? — зубы сверкнули в улыбке. — Ты всегда думаешь обо мне лучшее!
— Но она кричала.
— Ну и что?
Тевари вздохнул:
— Разреши мне переселиться куда-нибудь.
— Например? — потянулся. — Комната с Кругом Неба для жилья не подходит. А та, что по другую сторону коридора, и вовсе без стены, сплошь терраса. Особенно во время дождей уютно… Последняя — далеко, не хочу оставлять тебя без присмотра.
— И что же со мной случится? — не без ехидства спросил полукровка. Оборотень парировал:
— Откуда мне знать? То, во что ты влипаешь, мне и в голову не придет.
— Я так не могу.
— Как — так? Брось маяться дурью. Найди себе кого-нибудь, что ли… Помочь? Та же Нети, — качнул головой, видимо, имея в виду вчерашнюю девушку. — Она в общем служит матери, но и мне, когда я захочу. Я подеюсь, мне не жаль!
— Так же нельзя! Она — человек.
— Тебе в голову пришла какая-то новая чушь. Что я сделал ей плохого? И мать к ней привязана Нети не на цепи, может уйти, если хочет. Только куда ей идти?
— Но ты говоришь о ней, как о вещи. Пусть ты… может быть, она тебя даже любит, но с какой стати ей принимать меня?
— Друзья делят многое. А подумай еще о грис. Думаешь, они всегда хотят таскать тюки и всадников? — рассмеялся. — И уж точно не выбирают! А вот если бы могли решать, был бы иной разговор!
— А если бы с тобой — так?
Голос неожиданно стал иным, словно с малышом заговорил:
— Если сумеют подчинить и удержать — их право. Мое право — сопротивляться. Но тут все иначе, подумай сам. Мы же не враги с Нети.
Она появилась в доме недавно. Смуглая почти до черноты, прямая, будто копье, с высокой грудью — и огромными, нежно-голубыми глазами. Глаза и были самым примечательным в ее облике, глаза — и осанка. Кайе знал эту девушку — пару раз встретил на празднике и запомнил. Чем она занималась, толком никого не интересовало — среди мастеров ее имя не было известно, среди «красных поясов» тоже. Скорее всего, просто вела дом. Ее отличало спокойное достоинство — в южанках подобное не больно ценилось; одно дело — знать себе цену, гордости не терять, а другое — отрешенное безразличие. Но охотники снискать ее благосклонность находились.