Сильные духом (Это было под Ровно)

Медведев Дмитрий Николаевич

По дороге их остановила группа вооруженных людей. Один из этой группы, видимо старший, приказал обыскать всех троих. У них забрали деньги и документы — больше ничего не нашли. У Константина Ефимовича взяли часы.

— В штаб! — приказал старший.

Их привели в одинокий домик на окраине села, на берегу реки Случь. Вокруг домика сновали такие же вооруженные люди. Дядя Костя заметил у них на шапках трезубы и тут только окончательно понял, с кем имеет дело.

Конвоиры доставили задержанных к бандиту, который,

судя по регалиям, был главным.

Бандит взял документы задержанных, бегло их просмотрел и крикнул конвоиру:

— Пришли хлопцев!

«Хлопцы» уже ждали сигнала и по команде набросились на партизан. Колючей проволокой связали им руки за спиной, затем разули. Петровского и Довгера отвели в клуню, Петчака оставили для допроса.

Допрос длился до тех пор, пока Петчак не повалился без сознания, исколотый иголками и гвоздями, израненный перочинным ножом, избитый шомполами. Ему задавали один и тот же вопрос:

— Куда и зачем идешь?

Петчак молчал.

Его окатили холодной водой, снова принялись допрашивать и, не получив ответа, начали бить ногами.

В бессознательном состоянии, окровавленного, его втолкнули в клуню к Петровскому. На допрос взяли Довгера.

Так же как Петчак, дядя Костя ни слова не сказал своих мучителям. Его подвергли таким же нечеловеческим пыткам и без сознания принесли и бросили в клуню.

— Ты украинец? — обратился фашист к Петровскому, когда его привели на допрос.

— Да, украинец.

— Так расскажи нам: куда ты шел с этим ляхом и белорусом?

— Я шел в Сарны.

— Зачем?

— По своим делам.

Резиновая дубинка опустилась на голову Петровского.

— Будешь говорить?

— А я говорю, — промолвил партизан, когда пришел в себя.

— Ты получил задание от советских партизан?

— Нет.

— Врешь!

Его начали бить шомполами. Били до тех пор, пока он мог стоять на ногах. Когда он свалился, бандиты продолжали наносить удары ногами.

Наконец и его бросили в клуню…

Было начало марта, и партизаны коченели от холода, лежа без пальто, без сапог, со связанными колючей проволокой руками.

У клуни каждые полчаса сменялись часовые.

Шепотом, чтобы не услышали часовые, дядя Костя сказал товарищам:

— Если кому-нибудь из вас удастся вырваться, зайдите к моим, передайте привет. Дочка пусть идет в отряд. Командиру расскажите все, от начала до конца.

Перед рассветом в клуню вошли пятеро молодчиков. Ударами ног они заставили пленников встать, проверили, хорошо ли связаны у них руки, и потащили к реке.

— Стой! — скомандовал один из бандитов, когда подошли к берегу.

Река была скована толстым слоем льда, на котором чернела прорубь.

Трое схватили дядю Костю.

— Прощайте, товарищи! — крикнул он.

Петровский и Петчак видели, как возились бандиты, засовывая под лед свою

жертву.

— Лучше умереть от пули! — закричал Петровский и бросился в сторону, увлекая за собой Петчака.

По ним открыли стрельбу. Петчак упал, не успев сделать и нескольких шагов. Петровский продолжал бежать, собрав все силы, ускоряя шаг, делая зигзаги. И пули миновали его.

Через три часа он добрался до лагеря. Руки его были отморожены, в тело впились ржавые острия колючей проволоки, из глубоких ран сочилась кровь.

К вечеру того же дня банда националистов, учинившая жестокую расправу над нашими товарищами, была полностью уничтожена.

Из-подо льда мы извлекли тело дяди Кости. Похоронили его с партизанскими почестями.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

У входа в штабной чум остановилась худенькая, бледная девушка-подросток. На ней серый шерстяной платок, покрывающий голову и грудь и завязанный за спиной, старые, подшитые валенки. За плечами рюкзак, в руках какой-то сверток.

— Валю привел, — басом докладывает Кочетков, ставя в угол автомат. — Так пристала, что пришлось взять с собой.

— Рад видеть тебя, Валюша, молодец, что пришла, — сказал я, помогая ей сбросить рюкзак и забирая из рук сверток. — Раздевайся, у нас тут тепло.

Девушка сняла варежки, развязала платок и затем, все так же молча, протянула мне свою маленькую, детскую руку.

«Совсем ребенок», — подумал я и спросил:

— В гости к нам?..

Я не знал, с чего начать, какими словами утешить ее, как ободрить.

— Нет, не в гости. Я пришла проситься в отряд, — серьезно, и чего я вовсе не ожидал, совершенно спокойно сказала Валя.

— А мама как?

— Она сама послала. Ведь надо же кому-нибудь заменить папу…

Голос ее дрогнул, когда она произнесла «папу».

— Константин Ефимович много делал для нас, но почему именно ты должна его заменить? Весь народ ненавидит фашистов. К нам приходят десятки новых людей. Они и заменят нам его, и отомстят. А ты еще молода. Живи в отряде, работу тебе здесь подыщем…

— Оружие дадите?

— Твой отец и без оружия хорошо воевал…

— А я прошу дать мне оружие, — настойчиво сказала Валя, продолжая смотреть на меня в упор.

Я не хотел разочаровывать девушку.

— Хорошо, Валя, поживешь, освоишься — тогда дадим и оружие.

Есть часто употребляемое образное выражение «глаза горят ненавистью». У Вали глаза горели ненавистью в прямом, буквальном значении этих слов.

Как мне, так и Сергею Трофимовичу Стехову показалось, что все это — и заявление насчет оружия, и сама ненависть — не что иное, как выражение личной обиды и боли, крик детской души. Мы, как могли, успокаивали девушку. Затем решили познакомить ее с нашей новой радисткой Мариной Ких.