Сильные духом (в сокращении)
Шрифт:
На небольшой высоте, на безопасном удалении от объекта, самолеты перестраивались для новой атаки.
— Там у них батарей двадцать, по меньшей мере, — услышал Дейви в наушниках чей-то голос.
— Кто-нибудь рассмотрел, где они стоят? — спросил Тофт.
— Среди деревьев, — ответил Дейви. — На платформах высотой метров пять-шесть.
— Надо достать эти зенитки, — сказал командир.
«Мустанги» на огромной скорости пошли в атаку, сорок восемь пулеметов хлестали по лесу, выкашивая немцев.
— Последний заход, — объявил Тофт. У него кончались боеприпасы.
Они опять ринулись вниз. Гэннон успел уничтожить
Он летел очень низко, и ему нельзя было больше терять высоту. Дав штурвал до отказа влево, Дейви до предела выжал газ, пытаясь как можно дольше продержать машину в воздухе, по крайней мере для того, чтобы понять, что случилось, и решить, что делать.
— Я ранен, — сообщил он по радио.
Наверное, можно попробовать сесть на автобан, подумал Дейви. Дорога уходила на запад, и он полетел над ней. Тофт приказал остальным возвращаться в Англию, а сам вскоре был рядом с ним.
— Я с тобой, Дейви. Не волнуйся, я доставлю тебя домой.
Он держал штурвал до отказа влево. Левая нога начинала затекать, и ему было все труднее давить на педаль. Он летел чуть ли не боком, изо всех сил стараясь не терять высоту.
Внизу показалось Боденское озеро. На юге виднелись заснеженные вершины Альп. Он все еще находился над Германией. Дальше к югу лежала Швейцария. Предстояло пересечь ее всю, а это не меньше полутора тысяч километров, затем — часть Франции, всю Бельгию и, наконец, Северное море. У него начинало мутиться сознание, левая нога совершенно онемела, он был весь мокрый от пота и крови.
— А если нас обнаружат вражеские истребители? — Дейви говорил больше для того, чтобы не потерять сознание.
— Я тебя прикрою, — сказал Тофт.
Обходя стороной крупные города с их противовоздушной обороной, они медленно продвигались на запад. Внизу была белая от снега земля, наверху — плотные серые облака. Ветер неуклонно сносил их к югу. Двигатель работал с перебоями. Гэннон хотел посмотреть, сколько осталось горючего, но ничего не мог разобрать. В те минуты, когда туман в его голове немного рассеивался, Дейви начинал волноваться за Тофта.
— У меня все нормально, — успокаивал он командира. — Возвращайся домой, Джо. Возвращайся.
Но Тофт продолжал лететь рядом.
От искалеченного крыла «мустанга» отвалился еще один кусок алюминиевой обшивки. Теперь, что бы Дейви ни делал, ему не удержать самолет в воздухе.
— Я иду на посадку.
— Прыгай, Дейви. Прыгай.
— Лучше попробую сесть.
— Но ты ведь не знаешь, что там, под снегом, — кричал Тофт. — Ради бога, прыгай!
Самолет Дейви быстро терял высоту, земля стремительно неслась ему навстречу.
— Я ни разу не прыгал. И в любом случае уже поздно.
Это были последние слова Гэннона, которые услышал Тофт. «Мустанг» плюхнулся на заснеженное поле, два раза подпрыгнул и съехал в лес, ломая кусты и деревья. Тофт сделал несколько кругов над местом падения, но так и не заметил никакого движения ни в кабине, ни рядом с самолетом.
Глава третья
В
Пьер наблюдал все это из пристроенного к хлеву закутка на ферме в трех километрах от Ле-Линьона. В доме жили хозяин с женой, оба уже в преклонных годах. У них было около пятнадцати гектаров земли плюс три коровы, лошадь и две свиньи. В здешних местах это считалось богатым хозяйством.
Комнатушка Гликштейна была размером с тюремную камеру, и всю ее обстановку составляли железная кровать, стол, за которым Пьер выполнял свою требующую предельной аккуратности работу, и пара стульев.
В ноябре 1942 года немцы, перейдя демаркационную линию, начали охоту на евреев на юге Франции. Мать Гликштейна попала в лагерь, где ожидала депортации. Пьер, учившийся на архитектора, избежал облав. Выяснив, где содержится его мать и какие бумаги необходимы, чтобы ее вызволить, он изготовил нужные документы. Так Пьер впервые приобщился к своему нынешнему занятию. Он отвез мать в Ле-Линьон и, порасспрашивав там и тут, устроил ее экономкой в дом протестантского пастора в городке неподалеку. Сам же Гликштейн стал главным в округе специалистом по подделке документов, снабжавшим беженцев новыми удостоверениями личности.
Для каждого нового беженца Гликштейн делал целый набор документов, но в Ле-Линьон он их никогда сам не относил, а отдавал владельцу придорожного трактира в Рансе, который переправлял их дальше. Все знали, что где-то в здешних краях есть мастер, изготовляющий фальшивые документы, но никто не знал, что это Пьер. Он редко бывал в городе и ни разу не встречался с Фавером. Для окружающих он был наемным работником у пожилого фермера, и не более того.
Ему было девятнадцать лет.
Когда американский истребитель скрылся в лесу, Пьер выбежал на улицу. Дело шло к вечеру, и начинало темнеть, к тому же снегопад усилился. Ни в самолете, ни поблизости от него не было заметно никакого движения.
У истребителя были обломаны оба крыла, фонарь кабины разбит. Машину завалило ветками, и Пьер не мог точно сказать, есть кто-то в кабине или нет, а тем более — жив летчик или погиб. Юноша попытался высвободить кабину из-под толстых ветвей упавшей ели, но понял, что без топора не обойтись. Он уже решил пойти за ним, когда увидел хозяина фермы, Доде, приближавшегося с вилами в руках.
— Жив? — спросил крестьянин, подойдя ближе.
— Не знаю. Помогите мне убрать это дерево.
Когда они сдвинули в сторону тяжелый ствол, из-под еловых лап показался кожаный шлем.
— Да тут все в крови, — покачал головой Доде.
В этот момент летчик застонал.
— Он жив, — сказал Пьер. — Надо его вытащить.
Вдвоем они подняли раненого вместе с пристегнутым парашютом и опустили на землю.
— Давайте отнесем его в хлев.
Где на руках, а где волоком они перенесли летчика под крышу и положили на наваленную на пол солому. Он был в крови, но еще дышал.
— Посмотри на него. — Встав на колени, Доде снял с летчика шлем. — Совсем еще мальчишка. На голове здоровая шишка. Ему нужен врач.