Силовой вариант ч. 2
Шрифт:
Цагоев снова сплюнул скопившееся во рту. Решил идти напролом. Пора!
— Утомил ты меня, товарищ следователь. Давай сюда… кто у тебя главный. Кто меня ведет?! Только с допуском! С ним говорить буду. С тобой — не буду, проболтаешься еще…
Следователь встал на ноги, помялся, не зная, что делать
— С Телятниковым значит, будете говорить?
Телятников!
— Буду…
Николай Павлович — подбил что-то в уме, стукнул в дверь кулаком
— Конвой!
Коридор, по которому его тащили, был бетонным, судя по виду —
Как же попал…
— Солдат…
Попытка обратиться — закончилась увесистым подзатыльником. Глохни, душара — миролюбиво посоветовал солдат — я еще с тобой не разобрался.
Понятно…
Мимо — мелькали двери камер — стальные, без номеров и без глазков. Закрывались они — простыми амбарным замками, что было неприменимо для нормальной тюрьмы. Хотя… нет, были еще заосвы. Те, кто строил этот объект — не были слишком искушены в содержании опасных преступников под стражей.
— Новенький? — спросил кто-то
— Да. Шпион, с..а. Которая свободна?
— В восьмую давайте.
Как то неожиданно пришло на ум — он где-то слышал, что в китайской нумерологии цифра «восемь» означает счастье и богатство.
Мать его…
Его протащили по коридору. Щелкнул замок, которым закрывалась камера, потом — лязгнул засов.
— Давай!
Его сноровисто бросили в камеру и захлопнули дверь…
Полковник — поднялся… ему было не так плохо, как в самом начале и не так плохо, как он хотел показать… не так то просто было вышибить из седла полковника ГРУ, оперативника, отслужившего три срока в Афганистане. Еще сложнее было — вышибить из седла человека, который реально во что-то верил и готов был платить за свою веру. Возможно — и своей жизнью.
Он повернулся на бок, оглядел камеру. Ничего необычного, примерно пять на три, на одного человека в самый раз. Нет освещения — зато наверху, метрах в трех от пола, потолок здесь очень высокий — есть небольшое, забранное частой решеткой окошко, в которое сочится свет. Значит, он где-то на поверхности, не в подземелье, как он рассчитывал. То, что они не предусмотрели здесь лампочку это хорошо. Током можно попытаться оглушить охранника или покончить с собой. Грубая постель из охапки соломы (откуда взяли только), ведро с крышкой — это, надо понимать — параша. На стене, бетонной, холодной — что-то нацарапано, непонятно чем.
Полковник подполз поближе, посмотрел. Глаза, обожженные светом и до сих пор сочащиеся тупой болью — опознали пушту. Значит — тут содержат моджахедов.
Счета, обычного для тюремной камеры — не было.
Полковника Цагоева сложно было сломать насилием, невозможно — спецпрепаратами, у него стояла блокада. Ее поставили на случай, если он попадет в руки чужих — но и против своих она должна была сработать. Химии все равно — свои или чужие.
Он был мертв. Он умер тогда, когда несколько лет назад согласился вступить в организацию заговорщиков, которые получили данные о предательстве Андропова и готовящейся сдаче СССР — эти данные передали люди в ЦРУ, чтобы
Телятников, значит, гнида. Сам резидент…
Полковник обратил внимание на потолок, насколько его можно было видеть. Отметил про себя, что кормушка в двери все же была, просто он ее не заметил. Трудно что-то заметить, если тебя тащат, заломив руки.
Видеокамер вроде нет, глазков тоже. У гэбья может быть всякое оборудование, но в Афганистан самое новое не дадут, здесь тебе не главный противник. Если только…
Если только он изначально не просчитался с масштабом игры.
Если Телятников играет в игру с Афганистаном, предавая своих ради каких-то своих целей — ради денег, например, или собирается на Запад бежать и отрабатывает там свой пенсион — это одно дело. А вот если какие-то силы в КГБ, оставшиеся после бойни в Доме два холодной осенью восемьдесят седьмого — решили поквитаться, выявить их группу, раскрыть ее и вывести на процесс — дело другое. Тут — оборудование может быть любое и аппаратура — любая.
Тогда что — все?
Он вспомнил фронтовика, учившего его — звали его Федор Степанович, обычный крестьянин-колхозник, хлебнувший на войне крове и так и не смогший вернуться к мирному труду, когда все было кончено. Первое, что он сказал зеленым лейтенантам, отобранным для курсов в Балашихе по каким-то неведомым критериям и стоящих перед ним в коротком строю — не торопитесь умирать, ребята. Не торопитесь — умирать…
Не торопитесь умирать…
Играть еще можно. Все решит встреча с Телятниковым. Какие козыри у него на руках. Что он может ему предложить. Вот тогда — он и вступит в Игру.
Афганистан, база ВВС СССР Баграм
11 июля 1988 года
Генерал-майор Телятников с очередным выездом в Баграм немного задержался. Все дело было в том, что ему присвоили очередное воинское звание. Теперь уже генеральское — он входил в касту неприкасаемых. Для его оперативной разработки теперь требовалось личное согласие Председателя КГБ СССР. Ни МВД ни ГРУ его разрабатывать не имели права. Только партийные органы… отдел административных органов ЦК, если какой доброжелатель его заложит. Они имеют право кого угодно разрабатывать. Но это в Москве поостеречься надо, а тут не Москва. Тут Кабул. Как приедут, так и уедут. А если особо принципиальные попадутся — уедут в цинке. Не первые и не последние…
Не первые и не последние…
Никакого особого ритуала не было. Он был старшим — значит, поздравлять было некому, только телеграмма из Москвы.
Надо заказать шинель. Папаху… все дела. Нормальных портных из советских тут нет. Нурузгай. Придворный портной, обшивавший всю сороковую армию Нурузгай — вот кому надо заказать. Чтобы настоящая английская шерсть, настоящая каракульча. Получится даже лучше, чем в спецателье на Арбате, где обычно обшивались советские военачальники. До того, как начать работать на сороковую армию — Нурузгай обшивал короля.