Сильвериум
Шрифт:
А еще есть другие из кольца. «Вспышки». И их родители. И все они в «легком» шоке. И, конечно, они растеряны, потеряны и не знают как жить дальше. У «вспышек» остались их способности и каждую субботу бабушка взялась учить их. Заниматься
Я, разумеется, согласна с бабушкой. Но по мне, слишком уж много у нас «потому что», «если» и «было бы».
Потому, что если бы не следовали за отцом последние пять лет, мама была бы жива.
Потому, что если бы «вспышек» с самого начала под свое крыло взял Светлый маг (да хотя бы моя бабушка), они были бы сильнее и не случилось бы того, что случилось.
Потому что потому.
Я провела ногтем по «золотому кольцу» на указательном пальце. Как такого кольца не было. Только золотистая витая татуировка. Вероятно, материальным кольцо осталось в не материальном мире.
Не было реального кольца, не было связи с мамой.
А ведь именно эта мысль поддерживала меня все последние дни.
Именно эта мысль давала надежду на Свет. Надежду на то, что все можно изменить. Вернуть маму, вернуть Игоря. Конечно, теперь-то папа готов на все ради семьи. Где же он был, когда действительно был нужен?
Мама. И Игорь. Два самых важных человека в моей жизни.
Мама так долго и упорно провоцировала появление у меня способности. Обзывала «Марусей». Впрочем, так она называла меня всегда, когда у нее было хорошее настроение. И вот – способность есть, мамы – нет.
Саша осторожно постучала по косяку открытой двери и тихо вошла. За не имением другого, она была одета в мамину одежду. Оказалось, они почти одного размера с ней.
– Мы найдем выход, - с искренней верой в свои слова. – Мы вернем ее.
– Хотела бы я…
Мой голос сорвался, она прошла и села рядом на кровати. Ее лицо полно участие.
Хотела бы я знать какие такие надежды возлагал на меня отец Анны. Ведь через печать никто не успел проскочить в этот мир. Не мог же он рассчитывать на другой исход. Ведь, как говорят, он не был глуп, совсем не дурак.
Саша успокаивающе поглаживала меня по плечу. Она продолжала шептать обнадеживающие слова. Но я не могла ее слышать. Точнее слышала ее только часть меня. А другая часть прислушивалась к совсем другому голосу. Тихому, идущему издалека.
– Маруся?