Сильвия и Бруно
Шрифт:
— Думаю, они вам понравятся, — важно произнес он. — Это башмаки для горизонтальной погоды.
— Но что толку надевать зонтики вокруг колен?
— При обычном дожде, — заявил Профессор, — они и впрямь не помогут. Но если дождь вдруг пойдет горизонтально, тогда они окажутся просто-напросто незаменимыми!
— Дети, проводите Профессора в кабинет, где мы завтракаем, — распорядился Правитель. — И скажите, чтобы он не ждал меня. Я позавтракал очень рано, а теперь меня ждут дела.
И дети взяли Профессора за руки с такой фамильярностью,
Глава вторая
L'AMIE INCONNUE [3]
Когда мы вошли в кабинет для завтраков, Профессор заявил, что и он тоже уже позавтракал рано утром и просит вас, госпожа, не ждать его. Да, именно так, госпожа, добавил он, именно так! Затем он с чрезмерной (как мне показалось) учтивостью распахнул дверь в мою комнату, пропуская вперед «юную и прелестную госпожу». Я со вздохом проворчал себе под нос: «Это, конечно, пролог первого тома. Она — Героиня. А я — всего лишь один из второстепенных персонажей, которые нужны только для исполнения ее предназначения и появляются в последний раз у стен церкви, встречая и приветствуя счастливую чету!»
3
Незнакомый друг (франц.)
«Да, госпожа, пересадка в Фэйфилде, — таковы последние слова, которые я услышал (ах, этот чересчур подобострастный проводник!), — это через одну станцию». Дверь закрылась, дама села на свое место в уголке, и только монотонный гул машины (вызывавший ощущение, будто вагон — это некое громадное чудище, и мы слышим, как кровь пульсирует в его жилах) напоминал о том, что мы едем в нужном направлении. «А у этой дамы удивительно изящный носик, — поймал я себя на этих словах, — и глаза как у газели, и губы…» — и вообще мне подумалось, что хотя бы раз увидеть, какова на самом деле эта дама, куда лучше всяких предположений.
Я осторожно огляделся вокруг, но, увы, меня ждало полное разочарование. Вуаль, полностью закрывавшая ее лицо, оказалась слишком густой, позволяя видеть лишь блеск ее глаз да изящный абрис того, что могло быть прелестным овалом личика, а могло и оказаться далеким от совершенства… Я закрыл глаза, сказав себе: «А не попробовать ли устроить нечто вроде сеанса телепатии?! Я мысленно представлю ее личико, а затем сравню портрет с оригиналом».
Поначалу мои старания оказались безуспешными, хотя я «устремлял свой мысленный взор» то туда, то сюда, так что Эней мог бы позеленеть от зависти. Но, увы, загадочный овал по-прежнему оставался вызывающе бледным, напоминая скорее эллипс на математической схеме, даже без фокальных точек, где можно было бы предположить носик или рот. Однако постепенно я пришел к убеждению, что путем активной концентрации мысли можно откинуть вуаль и увидеть загадочное лицо — ибо в моем мозгу витали, уравновешивая один другого, два вопроса: «а она миленькая?» и «а вдруг она дурнушка?»
Увы, особого успеха я не добился: правда, вуаль в конце концов стала на миг исчезать в лучах слепящего света, но прежде чем я успевал разглядеть черты лица, все вновь погружалось во тьму. С каждой новой вспышкой лицо все больше и больше приобретало черты детской невинности; и когда я наконец представил, что вуаль исчезла совсем, передо мной возникло прелестное личико Сильвии!
— Так, значит, либо мне приснилась Сильвия, — сказал я себе, — и я проснулся. Либо я и вправду был рядом с Сильвией, а это всего лишь сон! А может быть,
Чтобы скоротать время, я достал из кармана то самое письмо, которое заставило меня неожиданно отправиться из моего уютного лондонского дома в рискованную поездку по железной дороге в скромный рыбацкий городок на северном побережье, и принялся перечитывать его:
«Мой дорогой старый друг,
мне доставило бы огромную радость — если ты только сможешь выбраться — повидаться с тобой после стольких лет. Разумеется, я готов предоставить в твое распоряжение все те медицинские знания и навыки, которыми я располагаю, но ты сам знаешь, что не следует пренебрегать профессиональным этикетом! А ты ведь находишься в руках первоклассного лондонского доктора, состязаться с которым было бы с моей стороны непростительной самонадеянностью. (У меня нет сомнений, что он прав, утверждая, что у тебя больное сердце: все симптомы указывают на это.) Но у меня по крайней мере остается одно скромное медицинское средство — поселить тебя в комнате на первом этаже, чтобы тебе не приходилось подниматься по лестницам.
Я буду ждать тебя с последним поездом в пятницу, как сказано в твоем письме, а на прощанье скажу словами старинной песенки: „Ах, ночь на пятницу! Скорей бы пятница пришла!“
Неизменно твой
Артур Форестер
P.S. Скажи, ты веришь в судьбу?»
Постскриптум весьма меня озадачил. «Он слишком рассудительный человек, — подумал я, — чтобы вдруг стать фаталистом. И все же — что бы это могло значить? Я сложил письмо и убрал его в карман, невольно повторяя вслух последние слова: „Скажи, ты веришь в судьбу?“»
Прекрасная «Incognita», услышав этот вопрос, тотчас обернулась ко мне.
— Нет, не верю, — с улыбкой отвечала она. — А вы?
— Я… я вовсе не хотел задавать этот вопрос! — смущенно пролепетал я, удивленный, что наш разговор с ней начался столь необычным образом.
Улыбка дамы перешла в легкий смех — не насмешливо-издевательский, а именно смех счастливого ребенка, смеющегося от чистого сердца.
— Не хотели? — повторила она. — Ну, тогда это тот случай, который доктора называют «бессознательной работой мозга».
— Я вовсе не медик, — возразил я. — Неужели я похож на доктора? Что вас натолкнуло на такую мысль?
Вместо ответа она указала на книгу, которую я только что читал. Книга лежала так, что ее название — «Болезни сердца» — можно было легко прочесть.
— Вовсе не обязательно быть врачом, — возразил я, — чтобы интересоваться книгами по медицине. Существует обширный круг читателей, не менее глубоко интересующихся…
— Вы имеете в виду пациентов? — прервала она мои разглагольствования; мягкое сострадание придало ее личику особое очарование. — Впрочем, — продолжала она, явно стараясь уклониться от болезненной для меня темы, — не обязательно быть ни тем, ни другим, чтобы проявлять интерес к научным книгам. Как вы думаете, в чем заключено больше научных знаний: в книгах или в разуме?
«Просто поразительный для дамы вопрос!» — подумал я про себя, придерживаясь мнения, что по сравнению с мужским интеллект у женщин развит слабее. Прежде чем ответить, я сделал небольшую паузу.
— Если вы имеете в виду разум живых людей, думаю, ответить будет весьма затруднительно. Существует столько записанных научных знаний, что ни одна живая душа не сможет прочесть их; но не меньше существует и мысленных знаний, которые никогда и никем не были записаны. Но если вы имеете в виду весь род человеческий в целом, то я полагаю, что разум богаче: ведь все, что говорится в книгах, рано или поздно будет усвоено разумом. Согласны?