Сильвия и Бруно
Шрифт:
— Ну, их с каждым годом становится все больше и больше, — вмешался напыщенный джентльмен, в котором я узнал самозваного тамаду прошлогоднего пикника.
— Да, так говорят, — отвечал Артур. — И когда девяносто процентов из нас станут сумасшедшими, — было заметно, что он плохо представляет себе, что говорит, — психиатрические лечебницы начнут выполнять свою главную задачу.
— Какую же? — спросил напыщенный джентльмен.
— Служить приютом для здоровых! — отвечал Артур. — Мы поселимся в них, а сумасшедшие могут идти куда им вздумается. Конечно, возникнет неразбериха и все такое.
— А большинство жителей будет убито! — пробурчал напыщенный джентльмен, расстроенный столь мрачной перспективой.
— Вне всякого сомнения, — отвечал Артур. — И в конце концов количество сумасшедших опять станет меньшим, чем число здоровых. Тогда мы выйдем из больниц, а их упрячем туда, и дела опять примут нормальный оборот!
Напыщенный джентльмен помрачнел, закусил губы и скрестил руки на груди.
— Да он просто издевается над нами! — пробормотал он себе под нос, словно не в силах понять, как же ему быть дальше.
Тем временем съехались и остальные гости, и обед начался. Артур, разумеется, разговаривал с леди Мюриэл, а я удобно устроился по другую руку от него. Другой моей соседкой по банкету оказалась некая пожилая, хмурого вида леди (с которой мне не доводилось встречаться и имя которой, когда нас представили друг другу, тотчас вылетело у меня из головы. Я помнил только, что оно напоминало кентавра).
Как оказалось, она была знакома с Артуром и доверительным тоном высказала мне свое мнение о том, что «этот молодой человек — страшный спорщик». Артур, со своей стороны, казалось, делал все, чтобы оправдать данную ему характеристику. Услышав, как леди заявила: «Я никогда не пью вина перед супом!» (эта реплика была обращена не столько ко мне, сколько ко всему обществу, ибо почиталась темой, представляющей общий интерес), он немедленно ринулся в бой, то бишь спор, спросив ее: «Значит, вы полагаете, что собственность начинается с тарелки супа, а?»
— Это мой суп, — язвительно возразила леди, — а тот, что перед вами, — ваш.
— Вне всякого сомнения, — отвечал Артур, — но с какого момента я могу считаться его владельцем? Пока он еще не разлит по тарелкам, он является собственностью нашей хозяйки, когда его в супнице несут к столу, он поступает во временное распоряжение слуги. С какого же момента он становится моим? Когда я прошу налить мне супа? Или когда тарелку ставят передо мной? А может — когда я съедаю первую ложку?
— Боже, какой спорщик! — только и сказала пожилая леди, на этот раз — несколько громче, чтобы все Общество могло слышать ее мнение.
Артур насмешливо улыбнулся.
— Ставлю шиллинг, — проговорил он, — что даже такой Выдающийся Законовед, как вы (о, слова, оказывается, можно произносить так, чтобы заглавные буквы ясно выделялись!), не сможет мне ответить!
— Я никогда не держу никаких пари! — язвительно отозвалась леди.
— Даже на шесть пенсов за вистом?
— Никогда! — повторила она. — Вист сам по себе игра невинная, но в него играют на деньги! — Сказав это, она вздрогнула.
Артур опять стал серьезным.
— Боюсь, я не разделяю вашу точку зрения, — проговорил он. — Я как раз считаю, что введение мелких ставок в карточной игре явилось одним из наиболее социально значимых решений общества.
— Почему
— Да потому, что оно раз и навсегда выводит карты из категории игр, в которых возможно жульничество. Вы только поглядите, как деморализовал Общество самый обыкновенный крокет. Леди начинают ужасно мошенничать и плутовать, а стоит их только поймать за руку, они смеются, называя это невинной шалостью. Но когда на кон поставлены деньги, дело обстоит совсем иначе. Шулер — это не просто шутник. Когда человек садится за карты и бессовестно обирает своих друзей, он вовсе не шутит; в противном случае пусть считает шуткой, если его спустят с лестницы!
— Ну, если бы все джентльмены думали о дамах так дурно, — с горечью заявила моя соседка, — в мире было бы слишком мало… ужасно мало… — Она замешкалась, подбирая нужное слово, и наконец нашла его: — …медовых месяцев!
— Напротив, — возразил Артур, и на его лице опять появилась задорная улыбка, — если бы люди приняли мою теорию, число медовых месяцев — правда, несколько иного рода — резко возросло бы!
— А можно мне узнать, что это за новый вид медового месяца? — поинтересовалась леди Мюриэл.
— Допустим, X — джентльмен, — начал Артур, слегка возвысив голос, поскольку он успел заметить, что вокруг него образовалась аудитория из шести слушателей, включая и Господина, сидевшего по другую руку от моей задиристой соседки. — Допустим, X — джентльмен, a Y — леди, которой он собирается сделать предложение. И он предлагает устроить как бы пробный медовый месяц. Предложение принято. И молодая чета, в сопровождении тетушки или бабушки Y на правах компаньонки, на целый месяц отправляется в путешествие, во время которого они могут вдоволь нагуляться под луной и побеседовать t^ete-`a-t^ete. И каждый из них за эти четыре недели может узнать характер своего партнера куда лучше, чем за долгие годы встреч при соблюдении всех формальностей, диктуемых Обществом. И лишь после возвращения X наконец решает, по-прежнему ли он намерен предложить Y руку и сердце!
— Уверяю вас, в девяти случаях из десяти, — заявил напыщенный джентльмен, — он не захочет этого делать!
— Что ж, тогда это позволит в девяти случаях из десяти, — отозвался Артур, — предотвратить несчастливый брак и спасти обоих от нищеты и страданий!
— По-настоящему неудачные браки, — заметила пожилая леди, — это браки, заключенные без достаточной финансовой основы, или, проще сказать, денег. Любовь может прийти и потом. Деньги — вот с чего надо начинать!
Это замечание было воспринято Обществом как своего рода благое пожелание, и, поскольку никто не стал особенно возражать, разговор на какое-то время коснулся темы денег. Вскоре гости опять оживились: на столе появился десерт, слуги ушли, и Граф пустил по кругу бутылку старого вина.
— Мне очень приятно видеть, что вы придерживаетесь старых добрых обычаев, — обратился я к леди Мюриэл, наполняя ее бокал. — Как это замечательно — еще раз испытать то чувство умиротворения, которое возникает у вас, когда слуги выходят и вы можете беседовать, не чувствуя за плечом присутствия постороннего человека, который то и дело предлагает всевозможные блюда. Насколько приятнее самому наливать вина дамам и передавать соседям все, что они пожелают!
— В таком случае велите этим доносчикам выйти, — заметил толстый краснощекий джентльмен, сидевший рядом с нашим напыщенным приятелем. — Я так просто мечтаю, чтобы их не было — ну хотя бы какое-то время!