Сильвия
Шрифт:
– Иначе говоря, мистер ван Тьювер, вы полагаете, что такому богатому человеку, как вы, можно еще отказать в дружбе, но предложения его отклонить никак невозможно.
– Нет, нет, мисс Кассельмен, не то…
Но Сильвия едва слушала его. Чувство досады и отвращения всецело овладело ею. Он вскочила и бросила ему:
– Вы оправдали мое плохое мнение о вас!
– Но в чем я провинился? Что я сделал? – воскликнул он, чуть не плача.
– Суть не в том, что вы сделали, – я уже не раз говорила это вам, а в том, что вы собою представляете.
– Мисс Кассельмен, умоляю вас!..
Но она не хотела слушать его больше. Его присутствие было ей невыносимо.
– Нам не о чем больше разговаривать, – сказала она. – Я вас знать не желаю!
Но он обезумел от любви. И, не обращая внимания на ее слова, с мольбой протянул к ней руки. Она остановила его негодующим сверкающим взглядом.
– Уходите! Сейчас же уходите! – крикнула она. – Я вас видеть не желаю!
Он хотел что-то сказать, но она не дала ему слова вымолвить и только повторяла:
– Уходите! Уходите!
И когда он наконец ушел, едва не плача от стыда и обиды, забыв на столе свою шляпу и перчатки, Сильвия бросилась на диван и зарыдала.
Успокоившись, она сама удивилась своей вспышке. Не форма же его предложения так взволновала ее; он и раньше бывал невозможен, но ко всем его словам и приемам обращения она относилась со снисходительной иронией. Или эта разница между ним и Франком распалила ее гнев? Быть может, она тайно завидовала его могуществу? Или в ней заговорил инстинкт самозащиты, которым природа наделяет девственность? Она могла подсмеиваться над ним, пока он домогался ее дружбы, но когда он заговорил о любви и о браке, в ней заговорила женщина, отстаивающая свое исконное право свободы…
Сильвия решила уехать на следующий день. Все утро приходили визитеры пожелать ей счастливого пути и поболтать о последних новостях. Кандидатура Франка Ширли по выборам в председатели студенческого совета была формально объявлена. Дуглас ван Тьювер заявил о своем намерении переехать из своего особняка в студенческое общежитие и обедать за общим столом в «Мемориал-холле».
Гарри прибежал к ней страшно возбужденный и расстроенный. Они были одни, и он тотчас накинулся на нее:
– Что с тобою? Ты все погубила! Все, что сделала для меня, сама же все испортила!
Она чувствовала себя виноватой перед ним, так как совсем забыла о нем в последние дни. И ответила ему очень ласково:
– Неужели так уже плохо, Гарри?
– Что это значит? – продолжал он. – Зачем ты заварила такую кашу? Ведь это ужасно! Ван Тьювер переезжает в общежитие, вышел из клуба. Все обвиняют в этом тебя и так как на тебе ярость выместить не могут, то, конечно, все выместят на мне. Раньше или позже тут узнают о твоей помолвке с Франком Ширли, и тогда будут говорить, что ты сделала все это ради Франка, что ты одурачила ван Тьювера и использовала его доверие в интересах Франка.
Сильвия
Пришли Турлау, Джексон, Гармон. И все говорили о том же. О странных планах ван Тьювера, о падении кандидатуры Шеклфорда, о том, какой переворот произведут все эти перемены в общественной жизни Гарварда.
Она была уже в дорожном костюме, когда явился Тубби Бэтс.
– Ну, вот, натворили бед и покидаете нас! – воскликнул он, любуясь ею. – Теперь все стрелы негодования полетят на меня.
– Вы тут при чем?
– Как же! Ведь все знают, что это я натравил вас на ван Тьювера. Меня теперь зарежут.
Сильвия рассмеялась.
– Да, конечно, мистер Бэтс, ваше общественное положение может поколебаться.
Бэтс тоже рассмеялся.
– Господь с ним! – ответил он. – Я должен, однако, мисс Кассельмен, поблагодарить вас за урок.
– За урок? – удивилась Сильвия.
– Да. Вы знаете, что в том мире, где мы живем, нетрудно стать циничным. Но вы… вы пристыдили меня. Это звучит, пожалуй, немного театрально, но, должен вам сказать, благодаря вам я буду отныне совершенно иного и лучшего мнения о женщине.
– Что же вы нашли во мне необычайного? – серьезно спросила она. – Разве я совершила какой-нибудь героический поступок?
– Отвечу вам без обиняков. Ведь вы оттолкнули от себя и ван Тьювера, и его деньги!
– И это вас так поразило?
– Я бы никогда не поверил, что американка способна на такой поступок. И ван Тьювер раньше не верил этому.
Сильвия рассмеялась.
– Но, мистер Бэтс, неужели вы были обо мне такого дурного мнения и полагали, что я могу продать мою душу за роскошь.
– Дело не только в роскоши. С именем ван Тьювера связано что-то другое, от чего отказаться нелегко. Это власть, первенство, словом, то, что мы называем могуществом.
– И вы думали, что все это пленит меня? Скажите мне правду!
– Нет, – ответил он после долгой паузы, – не это. Я представлял себе, что вы задумаетесь над тем, что можно сделать с таким богатством. Сколько голодных накормить, сколько больных исцелить. Я думал, что вы скажете себе: «Я и только я одна могу заставить его сделать много добра». Вот что я думал, мисс Кассельмен.
Сильвия слушала его, как зачарованная. Он уловил странный блеск в ее глазах и скорее угадал, чем услышал, подавленный глубокий вздох.
– Видите! – сказал он. – Разве в этом не было бы героизма?
Он стал прощаться и, долго пожимая ей руку, говорил:
– Дорогая мисс Кассельмен, я никогда не забуду вас. Если вам понадобится когда-нибудь верный друг, рассчитывайте на меня.
Он ушел. Сильвия опустилась в кресло и задумалась. Раздумье ее нарушил осторожный стук в дверь. Ей принесли письмо. Она нахмурилась уже до того, как распечатала его.