Симбионт
Шрифт:
— А одежда? — спросил Ливин.
— Анализ показывает, что это лишь имитация, — ответил Крафтер, — всё, что вы видите, волокна миуки. Конкретно одежда выполнена из покровного волокна. Она не такая мягкая, как может показаться.
— Значит, всё же не можешь, — заключил советник.
— Что, простите?
— Ну, разве он не насмехается над нами? — повернувшись к нему, спросил Ливин, — эдакий самозваный создатель. Захотел — стал насекомым. Захотел — человек.
— Я почти уверен, что не ошибусь, если скажу вам, что это человек лишь внешне. Внутри всё те же системы жизнедеятельности
— То есть это всё тот же жук, упакованный в оболочку человека? — спросил советник.
— Именно так, — подтвердил Крафтер.
— Значит, совсем не может, — победно улыбнувшись, сказал советник и снова посмотрел на своего двойника, — вы уже исследовали его?
— Только удалённо. Никаких подробных опытов не проводилось.
— Почему?
— Я подумал, что в этом вопросе научная составляющая отходит на второй план.
— А какая же выходит на первый?
— Мне показалось, что они наконец-то хотят что-то нам сказать, может быть, призывают к диалогу. По крайней мере, это могло бы быть так.
— Или нам хотелось бы, чтобы это было так.
Ливин подошёл ближе к стеклу и внимательно посмотрел на своего двойника. Тот не проявлял никакой активности, и с несвойственным человеку спокойствием стоял в одном положении и смотрел перед собой.
— Он же не видит нас?
— Нет. Вы хотите, чтобы я сделал стекло прозрачным в обе стороны?
— Нет. Пока не нужно. Скажите мне лучше вот что. Сначала в этой камере было насекомоподобное, а потом появился он, да?
— Да.
— Вам не кажется, что я немного мельче солдата? Куда делась остальная масса?
— Ну тут всё просто, — улыбнулся Крафтер, — ему ведь требовалась энергия для перестроения, где ещё он мог её взять?
— Хорошо. А остальные?
— Все остались в прежней форме.
— Интересно, а почему именно этот? И почему именно я? Если стекло с его стороны непрозрачно, то он не мог меня видеть.
— В прошлый раз оно было прозрачным. Я изменил настройки только сейчас. Раньше мы не придавали значения тому, видят они нас или нет. Никто не думал, что это выльется в подобное.
— Да. Никто не думал, но так, наверное, даже лучше. Должно же это что-то значить, как по-вашему?
— Я уже говорил. Такой акт не может ничего не значить. Но если конкретно, то я не могу воспринять это иначе, как призыв к контакту.
— Годы войны, и они, наконец, захотели поговорить. Не поздно ли?
— Возможно, такова их логика. Может быть, они прибегают к таким методам, как диалог, только если у них нет другого шанса на выживание.
— Ладно. Можно долго ходить вокруг да около. Раз он принял именно мой облик, значит, ждал именно меня. Делайте стекло прозрачным.
Крафтер выполнил пожелание советника без лишних вопросов. Ему и самому было интересно, что произойдёт дальше. Привыкший к тому, что миуки вообще не используют человеческие способы общения, ему очень хотелось увидеть, как насекомоподобное поведёт диалог. Если он сумел принять облик, то теоретически, способен перенять и манеру обмена информацией. Хотя, если задуматься и вспомнить,
Ливин не сомневался, что по мере просветления стекла у существа будет возникать та же озадаченность, которая овладела им самим, но оно справится с ней быстрее. Оно перевело на него глаза, но выглядело это неестественно. Возможно, оно понимало, для чего эти органы служат человеку, но его глаза, несомненно, были лишь внешней имитацией. В их выражении не было смысла — до этого оно смотрело перед собой, и сейчас это не изменилось. Ливин понимал, что оно его видит, но не этими глазами.
Он сделал ещё один шаг навстречу. Существо повернуло голову и слегка склонило её. Этот жест выглядел достаточно естественно, и у советника даже на секунду появилось ощущение, что оно действительно на него смотрит.
— Мы услышим, если он захочет что-то сказать? — не поворачиваясь Крафтеру, спросил он.
— Да, — подтвердил учёный.
Существо распрямило голову и зашевелило губами, но до советника не донеслось ни одного звука.
— Вы уверены? — переспросил он.
— Абсолютно уверен, — кивнул Крафтер, — так же, как и в том, что он ничего не произносит. У него нет голосовых связок, и он даже не подозревает, как они устроены. Он руководствуется только тем, что может увидеть.
— И в движениях губ нет никакого смысла, — грустно сказал советник.
— Он повторят то, что вы говорите. Он изучает вас — в лучшем случае.
— А в худшем?
Настроение учёного резко переменилось. Его постигло сильнейшее разочарование. Как будто он надеялся, что стоит сделать шаг навстречу, и миуки, ещё недавно не желавшие даже пытаться установить контакт, заговорят с ними на их же языке. Но чуда не произошло. Всё осталось, как и было прежде. Слова советника о том, что это лишь злая насмешка, обретали для него самый реальный смысл. Он молчал.
— А в худшем всё это ничего не значит, — ответил советник сам себе, — ни его облик, ни его движения, ни что-либо ещё. Он хочет вырваться на свободу, и то, что мы видим, лишь неудачная попытка добиться своего. Может быть, он как-то своей логикой дошёл до того, что принятие нашего облика как-то ему поможет, но увы. Его предположение неверно.
— А что, если ему просто нужно дать время? Он изучит нас, поймёт, и сможет что-то сказать.
— Тогда уж заодно анатомический справочник, — усмехнулся Ливин, — открытый на странице речевой системы, а заодно и дыхательной. Чтобы говорить, лёгкие будут нужны ему не меньше.
— Может быть, ему будет достаточно изображений?
— Сомневаюсь. Как и в том, что мы вообще должны его чему-то учить. Я хоть и не военный, но могу сказать, что уже поздно для диалога.
— Речь не о войне или чём-то ещё. Сейчас — это достояние науки. А много достояний науки из известных вам, способны говорить?