Симода

Задорнов Николай Павлович

Он вышел за порог и нагнулся. Тут-то Иосида вскочил и кинулся на Ваську. Он ударил матроса всем своим тщедушным и узким телом, как железом, и обернулся при этом винтом, как бы норовя разбить его на куски.

Удара такой силы матрос не ждал и, отлетев, ударился спиной о стену лачуги и лишь поэтому устоял на ногах.

Иосида оказался упрямым и непобедимым драчуном, он, как кошка, кидался на матроса, норовил бить его по глазам, под ложечку и между ног. Но Васька оказался сильней и опять, ухватив его за шею, сжал ее и, не зная, что тут делать, кинул Иосида с уступа в море.

– Плавать не могу... Помоги, – взмолился Иосида, барахтаясь в воде под обрывом.

– А

доносить не будешь?

– Не буду.

Под скалой было глубоко. Вода холодная. Матрос ухватил Иосида и вытащил его на отмель. В воздухе еще холоднее.

– Мы только пошутили, – сказал мокрый японец.

– Ну, ты иди домой. Мне больше толмача не требуется. Я пошел сушиться.

– Ты тоже уйди. Здесь не сушись. Если не уйдешь, то я должен донести.

– Сволочь, – ответил Вася, – ты не товарищ. Женщины у вас хорошие и честные, и на них все держится. А ты сам бесстыжий кровопийца и предатель. Начнется война, и тебя никто щадить за эти зверства не будет. Неужели же вас вовремя нельзя отучить?

Вышел Пьющий Воду и, улыбаясь, погладил Иосида по спине, и того сразу свела судорога. Он упал на землю и стал корчиться. Пьющий Воду засуетился притворно, но не помогал.

– Это ты меня так искалечил... – бормотал Иосида.

– Нет, я тебя и не трогал, это ветер тебе в спину подул, – ласково отвечал хозяин.

– Это у тебя от холодной воды, – сказал Вася. – Я тебя вовремя вытащил... Я и сам едва вылез.

Иосида с трудом пришел в себя. Рубаху его сушили в лачуге.

– «Каму щастье, каму нету...» – запел Иосида по-русски, уходя в темноту по тропе над морем.

Пьющий Воду позвал Василия куда-то. Взял фонарь и зажег слабый светильничек.

– Покажу сокровище! – говорил японец.

Под скалой выбоина, и японец достал оттуда длинный шест с хорошо отточенным железным крюком па конце и с секирой.

– Ты не думай, что мы бедные! У нас это сокровище хранится. Это очень удобная вещь. Это для восстания, когда будем убивать Ота и Ябадоо. Можно крюком схватить их за морду или за зад...

– А-а! – кое-что начал соображать Васька. Но его уже ничем больше нельзя удивить сегодня.

– А князя из Нумадзу мы зажарим живьем, – продолжал пьяный японец. – Князя! – Пьющий Воду захихикал от восторга. – Если пойдешь убивать американцев в Симода, то можешь взять у меня это сокровище. Очень удобная вещь. Возьми ее, если надо, Яся!

– Сколько же мне из-за тебя приходится терпеть, – жаловался матрос, прощаясь с девушкой.

– Мне, Яся, из-за тебя очень тяжело, – не понимая его слов, говорила Оки.

Глава 14

ВОЗВРАЩЕНИЕ НАКАМУРА

Сибирцев, войдя в чертежную, присел на полу. Неслышно появился перед ним лакированный столик. Стукнули чашки. Алеша приподнялся на колени и увидел Оюки.

Ее яркие глаза выражали ликующую радость, словно сейчас произошло что-то очень значительное. Девушка протянула ему руку, поклонилась и исчезла.

Сибирцев, немного сбитый с толку этим явлением, стал прихлебывать чай, продолжая разговор.

Оюки не появлялась в офицерском доме. Кажется, она сказала отцу, что больна и служить не может, но сейчас подала столик, угощение и не походила на больную. Может быть, в этом значительность? Но Алеша не привык разгадывать подобные ребусы.

– Оюки-сан, – обратился Алексей к появившейся девушке, – я принес вам журнал... пожалуйста... Что надо сказать в таком случае?

Она поняла и серьезно

ответила:

– Спасибо... А-ре-са!

– Игирису фунэ! – сказал Алексей, показывая рисунок. – Бал на английском корабле.

Лицо у Оюки широкое, открытое, с выпуклым лбом, со смелым взглядом больших темных глаз под чуть припухлыми бровями. Кажется, и прическа как у русской девушки. Сибирцев, бывало, любовался, когда идут современные девицы по проспекту, как разговаривают между собой независимо; холодно, с неприступностью посмотрят на блестящего, самоуверенного военного, словно хотят сказать: «Мы еще вас оставим с носом, господин офицер».

В Петербурге Верочка – совершенно иная, она «классическая», белокурая, с великолепным профилем, любит верховую езду и уверена в своем превосходстве над всеми прочими и в том, что у Алеши не может быть выбора лучше...

Как, однако, Оюки переменилась, стала совсем другой! Поразительно, как быстро женщины меняются... Право, просится на нее блузка с корсетом и юбка да часы на золотой цепочке, она уже видела картинки, изображающие наших барышень и дам. Ей уже были показаны: девушка-наездница, девушка – стрелок из ружья, девушка-виолончелистка, девушка на баррикаде в 48-м году... А в английском журнале – хлебный бунт, восстание, и огромного роста молодая женщина руководит толпой. А еще балы, концерты, молодые леди. Неужели так быстро ум ее все схватил и провел сравнения? В офицерский дом не ходит, отец в тихом гневе. Вчера, сколько мог понять, она из-за этого-то и ссорилась с отцом. Алексей зашел вечером в опустевшую чертежную за тушью и потихоньку вышел, чтобы не слушать, и преуспел – научился входить и выходить неслышно, незримо. Человек все может, только ему пример подай!

Оюки и Сибирцев нагнулись над столиком. Офицеры и юнкера бросили работу и столпились вокруг старого журнала, случайно оказавшегося у адмирала с документами в стальном ящике и теперь пригодившегося.

– Алексей Николаевич, вы здесь? – входя, сказал дежурный мичман Михайлов. – Адмирал идет.

– Что случилось, Сергей Николаевич?

– Японцы приехали из города...

Утром в храм явился переводчик Татноскэ и доложил, что в городе Симода живут послы японского правительства, назначенные для переговоров о заключении договора с Россией.

– Я это знаю, – ответил Путятин.

– Оттуда очень плохая дорога, и ездить трудно! – продолжал Татноскэ.

– Если будет надо, то поедем по плохой дороге.

– Сегодня из города Симода прибыл в деревню Хэда секретарь правительственного посольства Накамура Тамея.

– Это совсем другое дело. Зачем же воду в ступе толочь! Пригласите сюда Накамура-сама.

Появление Накамура всегда предвещало что-нибудь хорошее. Он, как все знали, честный и благожелательный человек. Накамура Тамея воедино соединяет японское общество с русским и оба посольства; без него, верно, все бы перессорились, переобижались бы друг на друга. Начали бы с пожеланий подружиться, а кончили бы скандалом, а потом, может, и дракой, как бывает, когда обе стороны хотят мира, а боятся друг друга и не доверяют, насторожены, во всем готовы видеть насмешки, неуважение к обычаям, хвастовство, заносчивость. А там пойдет писать губерния! Лиха беда начать с первой размолвки. При несоответствии понятий у двух народов простые и естественные люди, как Накамура, ценятся на вес золота. Он не маклер, который посредничеством спекулирует монопольно. Накамура с даром прозрения, понимает, как просто было бы людям жить вместе, уступая и призанимаясь друг у друга, а не вскакивать на дыбы от всякой неприятной малости.