Симпатия
Шрифт:
Улисес взволнованно рассказывал про самые простые вещи: про покупку медицинской техники, про то, как Северо ремонтировал протечки, про форму для персонала — Мариела сообщила, что может с кем-то договориться.
— Только она считает, что фонду нужен логотип. И я с ней согласен. Ты, случайно, не знаешь какого-нибудь дизайнера?
И Надин отвечала «да» или «нет» и тут же переводила разговор на Элизабет фон Арним, которую на самом деле звали Мэри Аннетт Бошан, а ее младшей кузиной была Кэтлин Бошан, которая, последовав примеру старшей, тоже стала писательницей, взяла
Первым делом Надин прочла «Элизабет и ее немецкий сад» и «Все собаки в моей жизни». То есть первую книгу фон Арним, опубликованную в 1898 году, и причудливые мемуары, появившиеся в 1936-м, через пять лет после смерти автора. И теперь хотела прочесть в хронологическом порядке остальные двадцать романов, уместившиеся между «Немецким садом» и «Собаками». Она только что закончила The Solitary Summer, выпущенный сразу же после необычайно успешного (за год разошлось больше двадцати тиражей) «Немецкого сада», который представил миру новую таинственную писательницу, скрывавшуюся под слишком уж безыскусным псевдонимом Элизабет.
В «Лете одиночества» — так перевела заглавие сеньора Альтаграсия — вновь появлялась Элизабет из первого романа и знаменитый сад, который она так стремилась уберечь от назойливых гостей, невыносимо нудных светских раутов и даже собственной семьи, мужа и детей, доставлявших ей истинные мучения. Это пренебрежительное, высказанное с предельной честностью отношение к семье вызвало скандал и принесло немало проблем Мэри Аннетт. Что объясняло посвящение из второго романа: «Разгневанному. С некоторыми извинениями и большой любовью». Под «Разгневанным» она имела в виду графа Хеннинга фон Арнима, которого умело и тонко высмеяла в первом романе. До сих пор Надин заглядывала в перевод, только чтобы разобраться в каком-нибудь запутанном английском пассаже. Как в словарь, специально созданный для лучшего понимания исполинского собрания сочинений Элизабет фон Арним в одном томе.
Альтаграсия сопровождала текст множеством комментариев внизу страницы. Некоторые касались деталей перевода. Большинство — биографии Элизабет фон Арним. Были и заметки, содержавшие историческую информацию про Померанию или замок (названный в книге домом) с садом, где писательница обрела рай на земле и где, например, Э. М. Форстер, близкий друг Элизабет, вычитывал рукопись своего первого романа «Куда боятся ступить ангелы».
«Лето одиночества» заканчивалось довольно волнующей сценой. Финал романа совпадал с концом лета, что соответствовало требованиям сюжета: женщина решает провести лето в доме с садом, в полном уединении, не принимая никаких гостей, а муж настроен скептически, он утверждает, что она заскучает и одиночества не выдержит. Но вот лето завершилось, и Элизабет, несмотря на препятствия, выполнила обещание, о чем и сообщает мужу, Разгневанному.
«Если я правильно помню, — сказал он, помолчав, — главная причина твоего стремления уединиться состояла в том, чтобы дать душе возможность взрасти. Можно спросить, взросла ли твоя душа?»
«Ни капельки».
Граф фон Арним обезоружен столь честным ответом и подходит поближе
«„Тебе следовало бы считать себя счастливцем и радоваться тому, что рядом с тобой есть женщина".
„А разве я не радуюсь?" — сказал он и обнял меня за талию, ластясь, а когда ко мне кто-то ластится, я немедленно утрачиваю всякий интерес.
Вот так мы с Разгневанным погрузились в полумрак и тишину: моя голова покоилась у него на плече, его рука обвивала мою талию, и что могло быть уместнее, похвальнее и живописнее?»
— Это последнее предложение романа, — сказала Надин.
— Напомнило мне финальную сцену из «Синего бархата»: счастливая пара и птица, кормящая птенчиков, — сказал Улисес.
— Теперь послушай, что пишет Альтаграсия в заметке к этому эпизоду: «Неизменно ироничная Элизабет, здесь ты опускаешься до пошлой мысли, что все мужчины одинаковы. Так же твой муж думает про женщин. Все мужчины движимы гневом, но гнев бывает разный. Есть гнев послушный, как у графа фон Арнима. А есть гнев гневный, так сказать. Дорогая моя, неизменно self-centered[7] Элизабет, с последним тебе не довелось сталкиваться. На твое счастье». Странно, правда?
— Я думал, Альтаграсия любила фон Арним.
— Конечно, любила. Вся эта тема с садом — попытка походить на Элизабет. Сначала я подумала, это она пишет про обстоятельства смерти фон Арним. Та, когда разразилась Вторая мировая война, жила на юге Франции и переехала в США. Умерла в сорок первом, от старости, будучи уверенной, как и Стефан Цвейг, что Гитлер завоюет всю планету.
— Ну, похоже на то.
— Не знаю. Мне и другое пришло в голову: Альтаграсия говорит не столько об Элизабет, сколько о себе самой.
— В смысле, она имеет в виду Мартина?
— Да. Мартин был ее Разгневанным.
II
20
— Милый, — позвала Мариела шепотом.
Хесус не пошевелился.
— Милый, слышишь? — На этот раз Мариела по трясла его за плечо.
— Что случилось? Что случилось? — Хесус при поднялся.
— Слышишь?
— Что?
— Собаки лаяли.
— Собаки вообще лают. Который час?
Мариела посмотрела в телефоне. Свет экрана озарил ее лицо.
— Без десяти четыре.
— Ложись давай. Еще пару часиков сна урвем.
Мариела встала с постели и надела халат.
— Ты куда? Не вздумай выходить.
— Я только выгляну.
Хесус снова улегся и с силой зажмурился.
— Милый, — теперь Мариела уже не шептала, — в саду кто-то есть.
Они выглянули в окно коридора рядом с их комнатой на втором этаже. В глубине сада, примерно возле решетки, отделяющей его от парка Лос-Чоррос, во мраке металась фигура. Вдруг темноту прорезала ярко-розовая вспышка.