Симпатия
Шрифт:
В тот первый вечер они проговорили шесть часов. Когда Паулина заехала за Улисесом, уже поздно ночью, она не могла прийти в себя от удивления. Хотела знать, как дела у отца, о чем они беседовали, как все прошло.
Улисес попытался связно пересказать беседу, но понял, что воспоминания у него неясные. Точно он знал только одно: он великолепно провел время.
— Кстати, твой отец — настоящий красавец. Я теперь понимаю, от кого у тебя такие глаза.
Она смягчилась, и на миг Улисес увидел, как маленькая Паулина будто выплыла на поверхность из глубин собственного лица, но тут же канула снова.
—
— Вы и про это говорили?
— Нет.
— А что, сиротки друг друга издалека видят, что ли?
Поразмыслив, Улисес кивнул:
— Да. Думаю, да.
Остаток пути прошел в молчании. Уже на пороге квартиры Паулина сказала:
— Прости меня.
— Да я с удовольствием. Он меня и на следующей неделе ждет в гости.
— Окей.
— Но если тебе неприятно, я не пойду.
— С чего мне должно быть неприятно? Иди. Вот так Улисес Кан подружился со своим тестем, красавцем-мужчиной, похожим на Алена Делона.
2
Накануне того злополучного дня Улисесу приснилась Клаудия Кардинале — в знаменитом кадре из «Леопарда», где персонаж Алена Делона видит ее впервые. Во сне Клаудия Кардинале одновременно была Надин, а дело происходило не в палаццо Гянджи в Палермо, а в культурном центре, где Улисес вел встречи киноклуба. Центр представлял собой книжную лавку с аудиториями на втором этаже. Клаудия — она же Надин — держала в руке мобильный телефон.
— Что ты тут делаешь? — спрашивал во сне Улисес.
— Ты же мне звонил, — отвечала она и показывала телефон.
Он удивленно рассматривал аппаратик в руке у женщины, одетой в платье эпохи Гарибальди, и ничего не понимал. На экране было сообщение от него, состоявшее из единственного слова: «Приезжай». После этого они занялись любовью.
Улисес проснулся в слезах и с мощной эрекцией. Было почти девять утра. Паулина давно уехала в офис. Он вытер слезы и принял холодный душ.
Пока пил первую чашку кофе, зашел в «Твиттер» и посмотрел новости. Ночью на проспекте Франсиско де Миранды военизированная группировка убила студента. Еще только первые числа апреля; к своему исходу месяц лопнет, как зрелый гранат, утопая в собственной крови. Улисес долго рассматривал фотографию рыдающей навзрыд матери убитого, но мог думать только о своих слезах после пробуждения. Сон прервался, как раз когда они занялись любовью. Может, он поэтому плакал? Но в таком случае он еще во сне должен был понять, что все это ему снится. Или он плакал из-за странного сочетания телефона и платья? Так или иначе, в Зазеркалье, так сказать, было тело Надин. А по эту сторону зеркала — его собственное тело, разметавшееся среди простыней на слишком большой кровати, и слезы.
Он взялся читать эссе Борхеса «Цветок Колри-джа» и потерял все утро, порхая по страницам старого зеленого тома полного собрания сочинений, словно шмель у горных отрогов. Ближе к полудню открыл блокнот и записал заглавие: «Член Колри-джа». И собирался заполнить несколько страниц первым, что придет в голову, когда получил сообщение от Паулины: «Я уезжаю из страны. Я так больше не могу».
Улисес долго смотрел на экран телефона. Экран гас, и Улисес трогал
Ему хотелось написать Надин: «Приезжай», но он этого не сделал.
А Паулине написал: «Ок».
На что она мгновенно ответила: «Я хочу уехать одна. Понимаешь, о чем я?»
Улисес тоже не стал раздумывать над ответом: «Понимаю, Паулина. Пусть так и будет. Вечером поговорим».
Он должен найти Надин. Теперь уж точно. А если не найдет? Или она не ответит?
На этот раз Паулина долго молчала, но потом написала: «Спасибо».
Поскольку брак не продлился положенных пяти лет (недавно отметили четвертую годовщину), развестись немедленно они не могли. Лучше всего, сказала Паулина вечером, подписать соглашение о раздельном проживании и сделать доверенность на адвоката, чтобы официально развел их через год.
— Квартира записана на меня, поэтому продавать ее буду я. Расходы на адвоката тоже беру на себя, он друг семьи. Тебе достанется десять процентов; надеюсь, ты не против. Оставайся, пока не найдется покупатель. Даже можешь показывать квартиру. Машину забирай себе, — сказала Паулина.
Улисес согласился. Взамен Паулина попросила только замолвить словечко перед отцом, чтобы позволил навестить его перед отъездом.
После этого разговора Улисес приехал к Мартину и без обиняков рассказал про развод и отъезд Паулины.
— Она уезжает через два месяца. Максимум через три. И просила меня передать, чтобы вы ее приняли перед этим.
— Нет, — отрезал старик и увеличил громкость телевизора.
Улисес немного подождал и снова закинул удочку.
— Паулине очень плохо, — соврал он.
— Слушай, Улисес, — сказал Мартин, выключая телевизор, — я тебе сейчас объясню, чтобы стало понятно: квартира, где вы живете, не Паулинина, а моя. Хочешь там остаться после ее отъезда?
У Улисеса пересохло в горле.
— Хочешь или нет?
— Да, — сказал он наконец.
— Отлично. По мне, живи сколько влезет. Но если еще раз станешь мне нудить про Паулину, завтра же окажешься на улице. Понял?
— Понял.
Улисес подумал, что ему пора. Но Мартин как ни в чем не бывало спросил:
— Читал Элизабет фон Арним?
— Кого?
— Элизабет фон Арним.
— Нет.
— Я тоже. Но мне о ней рассказывали, и я запомнил. Она была австралийка, знаменитая писательница в свое время. Под конец написала мемуары и назвала «Все собаки в моей жизни». И там вроде бы только про это. История каждой из ее собак. Про мужей, про детей, про любовников — ни слова. Только про собак. Охренеть, да?
— Да, — ответил Улисес.
— Пойдем сад посмотрим, — сказал Мартин и поднялся с кресла.
Улисес мечтал побывать в саду с тех пор, как узнал, что у тестя там кладбище собак. До этого момента он видел только переднюю дома, широкую лестницу на второй этаж и комнату, где Мартин принимал его. Правда, однажды заблудился, выйдя из туалета у лестничной площадки, и попал в библиотеку, просторный зал с высокими потолками, где все стены скрывались за стеллажами, полными книг. А под самым потолком, там, где стеллажи кончались, висела самая большая коллекция портретов Симона Боливара, Освободителя, что Улисесу доводилось видеть.