«Симпсоны» как философия

Халвани Раджа

Редко кто-то видит это, редко кто-то говорит об этом, редко кто-то слышит это, и даже услышав это, никто не знает этого.

В западных религиях есть свои мистические интерпретации Всемогущего, однако нигде идея безмолвия не проникла в философию так глубоко, как на Востоке.

Чтобы достичь просветления, нужно вернуться к началу, отринуть житейскую суету и обратиться к бесконечной тишине мира. В индуизме (и в развивавших его буддистских сектах) санскритское слово «нирвана» часто означает «охлаждение», отчуждение от страстей. Слова лишь разрушают такой внутренний покой. Мы слишком привязываемся к ним

и растрачиваем за разговорами все величие и таинственность своей жизни. Согласно многим восточным философским школам, причина нашего житейского несчастья в том, что мы слишком много думаем и говорим. «Бхагавад-гита» напоминает, что «сосредотачивая разум на самом себе, он [дисциплинированный человек] не должен думать ни о чем». Речь идет не о том, что нам следует совсем перестать думать (коли так, к чему столько мудрых книг?), однако многие буддисты, в частности, отличают естественное течение мысли от навязчивого размышления над понятиями. Слова полезны и даже необходимы для передачи знания. Так, дзен-буддисты используют их для передачи знания от учителя к ученику. Однако и индуисты, и буддисты видят темную сторону неправильного употребления речи. Слова рождают новые слова, которые могут привести к нарастанию напряжения и одержимости страстями. Восточное просветление часто предполагает установление мистической связи с природой, а такая трансформация редко сопровождается словами.

Спонтанные действия, не затягивающие в трясину слов, являются, согласно многим восточным школам, обязательным началом пути к просветлению. На Западе велик соблазн вести жизнь, состоящую из одних разговоров. В эпизоде Thirty Minutes Over Tokyo [226] в Японии Барт ненадолго достигает просветления, а Лиза в трехлетнем возрасте оказывается способна собрать мозаику с изображением Тадж-Махала (Lisa’s Sax [181]), но никого из них нельзя всерьез счесть просветленным. В отличие от своих родственников, Мэгги слишком мала, чтобы отвлекаться на слова, и потому может с большим успехом действовать спонтанно. Но с этой точки зрения все младенцы должны считаться просветленными. Следует отличать неразвитые мысли от тщательно развитых не-мыслей. Как отмечает индийский историк Сарвепали Радхакришнан, «соблюдением безмолвия человек не станет мудрецом, если он глуп или невежественен» [57] .

57

Radhakrishnan S. A Source Book of Indian Philisophy. Princeton. P. 313.

Учение дзен-буддизма подразумевает, что требуются многие годы дисциплинированного мышления и медитаций для достижения экстатического состояния детской невинности.

Начальник полиции Уиггам уверяет жителей Спрингфилда, что никакие присяжные не вынесут юной Мэгги приговор за ранение мистера Бернса (разве что в Техасе). Кроме всего прочего, она слишком молода, чтобы вполне избавиться от всех земных привязанностей. Однако жители Спрингфилда усвоили один важный урок: ребенок, не умеющий говорить, может быть способен на ужасный поступок. Мэгги едва не убила мистера Бернса, но, с другой стороны, она неоднократно кого-нибудь выручала, чему не препятствовала неспособность к речи. Иногда молчание — признак глубоких раздумий или тонкой интуиции (хотя вряд ли это случай Мэгги). Если бы мы чаще способны были промолчать, то, возможно, жизнь стала бы чуть проще и не пришлось бы оставаться после уроков, чтобы заполнять назидательными надписями классную доску или протирать штаны в кабинете директора Скиннера.

Чему может научить нас Мэгги?

В западной философии есть свои сторонники тишины. Со времен ранних иудейских мистиков до современной философии Витгенштейна существовали острые разногласия в связи с вопросом о том, когда следует молчать. В Соединенных Штатах к концу XX века в ходу было много противоречивых выражений: «встань и заяви о себе», но «молчание — золото»; «знание — сила», но «отсутствие новостей — хорошие новости»; «вырази себя», но «слова дешевы». Поэтому сейчас совершенно непонятно, когда следует держать рот на замке.

Столетие назад древняя восточная философия просочилась в плодородную интеллектуальную почву Западной Европы. Видные немецкие философы, такие как Шопенгауэр и Ницше, интересовались Востоком, и в их работах можно найти немало восточных аллюзий. Следуя им, немецкий философ Мартин Хайдеггер в 1930 году придал восточной философии на Западе еще большую популярность. Хотя Хайдеггер, конечно, является

представителем западной традиции, внимание, которое он уделял безмолвию, обусловено влиянием Востока. Тишина, как утверждал Хайдеггер, необходима людям, которые стремятся к истинному бытию, а праздная болтовня, напротив, есть признак неподлинной жизни. Хайдеггер надеялся, что если обсуждать наиболее важные вопросы «бытия» и молчать обо всем остальном, то удастся перебросить мост между Востоком и Западом.

Во всем мире Хайдеггера признали выдающимся мыслителем, который знает, когда говорить, а когда молчать. Но к концу тридцатых годов в Германии появились более неотложные дела, чем экзистенциальная теория. К власти пришел Адольф Гитлер, Вторая мировая война стала неотвратимо надвигающейся реальностью. За исключением нескольких примечательных случаев, Хайдеггер хранил молчание, сохраняя верность как своей философии, так и национал-социализму и Третьему рейху. Когда нацисты объявили войну соседним странам, Хайдеггер отказался выразить свое мнение. И когда его студентов и коллег из числа евреев публично изгнали из университета, Хайдеггер ничего не сказал [58] .

58

Для того чтобы получить адекватное представление о роли Хайдеггера в нацистской партии, см.: Wolin Я. The Heidegger Controversy. Cambridge (USA), 1992.

История осудит молчание Хайдеггера, так же следует поступить нам. Со времен Второй мировой войны мы узнали, что речи могут провоцировать непонимание и конфликты, однако их отсутствие может принести еще большие беды. Эли Визель, лауреат Нобелевской премии мира, любит повторять, что противоположность любви — не ненависть, а молчание. Так что, похоже, мы несколько продвинулись в понимании того, когда отдавать предпочтение восточному безмолвию, а когда полагаться на западную речь.

В эпизоде Lisa’s Wedding [122] Лиза заглядывает в будущее с помощью ярмарочной гадалки. Ей суждено выйти замуж за мужчину своей мечты, а на свадьбе должна чудесным голосом петь подросшая Мэгги. Но как только та делает глубокий вдох, Лиза отменяет свадьбу, и Мэгги символично закрывает рот. Семейные неурядицы вновь лишили ее голоса.

Наши голоса также могут потеряться в мире нарастающего бюрократизма и переизбытка информации. В современном обществе и Восток, и Запад сталкиваются с большим испытанием: нужно понять, как сочетать критику с уважением чужих начинаний, как добиться, чтобы все голоса были услышаны. Мы должны быть не только терпимы, но и внимательны. В противном случае все больше людей, как Мэгги Симпсон, почувствуют себя отвергнутыми и обратятся к более разрушительным средствам коммуникации. А в реальном мире мы не всегда выздоравливаем так быстро, как в мультфильмах.

4.

Моральная мотивация Мардж

Джеральд Эрион, Джозеф Зеккарди

В Спрингфилде разнообразие нравственных типажей ограничивается только числом гуляющих по улицам персонажей. Спектр широк: от коррумпированного мэра «Бриллиантового» Джо Куимби и неисправимого рецидивиста Змея до таких религиозных людей, как преподобный Лавджой и Нед Фландерс. Барт признает, что не знает разницы между добром и злом, и запанибрата торгуется с дьяволом. Гомер, в свою очередь, то и дело принимается за эгоистичные и импульсивные проекты и даже пытается убедить Бога в том, что ради футбольного матча можно пропустить церковную службу. Тем временем Фландерс обращается к религиозным авторитетам и Священному Писанию для разрешения любой дилеммы, с которой он сталкивается, будь то вопросы этики, моды или выбора сухих хлопьев на завтрак.

Стоящая где-то между этими полюсами Мардж является на удивление крепким оплотом нравственности. Для того чтобы разрешить свои нравственные дилеммы, Мардж полагается на здравый смысл, который позволяет ей найти разумный и замечательный баланс между двумя крайностями. Она отличается от Фландерса тем, что последний всегда поступает так, как велит ему его религия, независимо от того, кажется ли это правильным ему самому. Мардж религиозна, однако ее сильно развитая совесть обычно заставляет ее делать только то, что сделал бы любой приличный и здравомыслящий человек, даже когда это идет вразрез с указаниями, исходящими от духовенства. Данные наблюдения позволяют предположить, что скрытая нравственная философия Мардж может иметь много общего с той, что была присуща древнегреческому философу Аристотелю. Итак, в данной главе мы проиллюстрируем аристотелевскую этику добродетели, обсудив жизнь Мардж в Спрингфилде.