«Симпсоны» как философия
Шрифт:
Вам знакомы эти истории: он отрубил голову у статуи Джебедии Спрингфилда; спалил семейную рождественскую елку; украл копию игры Bonestorm; сжульничал, проходя тест на IQ, и попал в школу для гениев; обманул жителей города, убедив их, что в колодец упал маленький мальчик, и так далее и так далее. Барт Симпсон — это вам не какой-нибудь милый постреленок, то и дело попадающий в беду; он также не бунтарь с золотым сердцем. Он преступник-остряк, маленький бандит в синих шортах, который все портит, любимец Сатаны (если вы верите в подобные вещи).
Скорее всего, вы решите, что добродетельной можно назвать его сестру Лизу. Она умна, талантлива, очень последовательна, разумна, отзывчива. У нее есть принципы: она, как умеет, борется с несправедливостью; придерживается вегетарианства,
Что ж, позвольте мне рассказать вам еще об одном плохом парне — философе (как, вы не знали, что философы бывают плохими парнями?). Его имя — Фридрих Ницше, и (с философской точки зрения) хуже таких, как он, не бывает. Он тоже был в своем роде остряк-правонарушитель от философии, порочил авторитеты, от него были одни неприятности. Может, он тоже был фаворитом Сатаны? Как знать, черт возьми, ведь он написал книгу «Антихрист»! Кажется, он ненавидел любые идеалы, дорогие людям, их он разносил в пух и прах, умело показывая, как тесно они взаимосвязаны с вещами, отвратительными этим же людям. Ницше осуждал религию, насмехался над жалостью. Он считал Сократа шутом, которого по недоразумению приняли всерьез. Канта он называл декадентом, Декарта — пустым, а Джона Стюарта Милля — глупцом! Печально известна фраза из его книги «Так говорил Заратустра» о том, что если отправляешься к женщинам, то «не забудь плетку!» [78] .
78
«Так говорил Заратустра» — это художественное произведение, и фраза произносится вымышленным персонажем, а именно старушкой, которая дает совет пророку Заратустре. Следовательно, непонятно, является ли это суждением самого Ницше, хотя известно, что о женщинах он говорил возмутительные вещи. С другой стороны, не ясно даже, для кого предназначалась плетка!
Так вот, отвергая и даже высмеивая традиционный идеал так называемого «доброго человека» — сострадательного, благочестивого, — Ницше ковал собственный идеал, основанный на свободе духа. Им был человек, отвергающий традиционную мораль, традиционные добродетели; человек, заключающий в себе хаос мира и придающий особый стиль своему характеру.
Возможно ли, что, с точки зрения Ницше, наше восхищение вызывает не тот персонаж? Не олицетворяет ли Лиза Симпсон то, что Ницше называет порочащей мир усталостью, упадком, рабской моралью? Конечно, быть плохим весело, но есть ли в этом что-нибудь полезное, жизнеутверждающее, философски значимое? Может ли Барт Симпсон в конце концов, сойти за ницшеанский идеал?
Для ответа на сформулированные вопросы необходимо понять, почему Ницше был философским хулиганом и почему он превозносил как добродетель освобождение подавленных желаний (если можно так сказать).
Свои ранние работы Ницше писал под большим влиянием Артура Шопенгауэра — совершенно неостроумного человека. Как гласит легенда, тот однажды спустил с лестницы пожилую женщину. Помимо прочего, у Шопенгауэра была своя версия различия между видимостью и реальностью. Он полагал, что воспринимаемый нами мир: предметы, люди, деревья, собаки и булочки с изюмом — это лишь внешняя оболочка, или, по его словам, представление. Под или за пределами этой внешней оболочки скрывается истинная природа мира, которую он называл волей. Воля — это слепая, непрерывная, подвижная сила, наподобие той, что проявляется в нас, как, например, половое влечение или жажда пива Duff. Поскольку воля — это непрерывное стремление, желания утоляются, но возникают вновь и вновь. Выпиваешь банку (или десять) пива Duff, хмелеешь — и желание на время удовлетворено. Однако на следующий день оно возвращается. Шопенгауэр считал, что желать и испытывать неудовлетворение — значит страдать, а поскольку желание не имеет предела и не может быть окончательно удовлетворено, то жизнь есть постоянное страдание.
В своей первой книге «Рождение трагедии» Ницше явно перенимает взгляд Шопенгауэра на дуалистическое разделение видимости и реальности, воли и представления, но интересно, что он персонифицирует слово «воля», понимая ее как сознательно
79
Ницше Фр. Рождение трагедии // Указ соч. Т. 1. С. 69.
Поскольку мир как образ, мир, каким мы воспринимаем его каждый день, — это видимость, Ницше в своей первой работе говорит о мире как о художественном произведении персонифицированного Первоединого: «…мы… вправе, конечно, предположить о себе, что для действительного творца этого мира мы уже — образы и художественные проекции и что в этом значении художественных произведений лежит наше высшее достоинство, ибо только как эстетический феномен бытие и мир оправданы в вечности…» [80] «Действительный творец» — это, конечно, Первоединое, но (следуя антропоморфизму Ницше) возникает вопрос: почему оно проецирует нас и весь остальной мир, зачем ему это нужно? Ницше пишет:
80
Там же. С. 75.
…Истинно-сущее и Первоединое, как вечно страждущее и исполненное противоречий, нуждается вместе с тем для своего постоянного освобождения в восторженных видениях, в радостной иллюзии; каковую иллюзию мы, погруженные в него и составляющие часть его, необходимо воспринимаем как истинно не-сущее, то есть как непрестанное становление во времени, пространстве и причинности, другими словами, как эмпирическую реальность [81] .
Мир, каким мы его знаем и воспринимаем каждый день, мир как видимость — это просто иллюзия, «истинно не-сущее». А находящаяся в его сердцевине реальность — непрестанная, слепая, неистовая, бесцельная, а потому ненасытная и страждущая воля — столь ужасна, что осознание ее сути, понимание истинной природы существования лишает силы. Более того, проклятие людей заключается в том, что им (может быть) известно, каково их положение, что они могут осознавать природу мира и желать исправить ее. А это, разумеется, невозможно. Ницше говорит: «В осознании раз явившейся взорам истины человек видит теперь везде лишь ужас и нелепость бытия…» [82]
81
Там же. С. 69.
82
Ницше Фр. Рождение трагедии. С. 83.
Согласно Ницше, в искусстве и только в искусстве возможно наше спасение:
Здесь, в этой величайшей опасности для воли, приближается, как спасающая волшебница, сведущая в целебных чаpax, — искусство; оно одно способно обратить эти вызывающие отвращение мысли об ужасе и нелепости существования в представления, с которыми еще можно жить: таковы представления о возвышенном как художественном преодолении ужасного и о комическом как художественном освобождении от отвращения, вызываемого нелепым [83] .
83
Там же. С 83.
Нам, как и Первоединому, постигшим бессмысленную хаотичную природу вещей, для «постоянного освобождения» необходимы как «восторженные видения», так и «радостные иллюзии»; они нужны нам просто для того, чтобы выжить.
«Рождение трагедии» описывает то, как греки справлялись с ужасом и нелепостью бытия: посредством искусства, особенно классической трагедии, им удавалось преодолеть непереносимую истину и освободиться. Согласно Ницше, это здоровый, честный способ встречи с хаотичной бессмысленностью существования. Но наряду с ним есть способы пагубные и бесчестные. Они преимущественно состоят в отрицании нелепости, абсурда, хаоса, ужаса, в стремлении отвернуться от них, в обмане себя и других насчет природы реальности. Как считает автор, в Древней Греции олицетворением такого болезненного бесчестия был Сократ. Ницше пишет: