Симранский Цикл Лина Картера
Шрифт:
От такого император громко рассмеялся и воскликнул, что, если после того, как его палачи займутся Фарнацесом, от того что-нибудь останется, то он назначит этот огрызок придворным шутом.
— Сперва позвольте мне посетить богов, — настаивал Фарнацес. — Вы обещали.
— Обещал?
Личные императорские философы пришли к заключению, что да, обещал, поскольку смех императора не просто шум, как у других людей, но является подтверждением, содержа невыразимую мудрость и многочисленные законные прецеденты, которые обсуждались и разбирались в письменных трактатах и целых учёных совещаниях, созванных по этому
Фарнацесу милостиво позволили возвращаться в своём паланкине. Император, чьи священные стопы никогда не касались земли, путешествовал в собственном грандиозном экипаже, его массивная туша колыхалась, когда он тихо похохатывал себе под нос и бормотал: — Это очень, очень забавно. Весьма занятно. Я благодарен за такое развлечение. Весьма забавно. Да, когда его закончат мучить, я буду добр к тому, что останется, потому что это так забавно.
Фарнацесу же было совсем не забавно. Выходило так, как будто все язычки в замке, один за другим, вставали на своё место. Он точно знал, что делал, будто предвидел это, будто действительно был неким пророком. Такая точка зрения когда-нибудь может стать для него забавной, когда он сможет вспомнить это приключение и улыбнуться. Но не сейчас.
С играющими музыкантами, с барабанным боем, императорская свита двигалась через сотню других садов. Фарнацес высунулся посмотреть из своего паланкина — даже он не смог удержаться — и поразился, когда узрел иные сады, где покоились океаны без приливов и отливов, и где отдыхали Солнце и Луна, когда их не было на небе. Он видел, где рождаются и умирают драконы. Он узнал множество других вещей, потрясающих вещей, но это не были истинные тайны богов, поэтому он просто отложил мысли о них подальше, на будущее.
Опустилась ночь. Фарнацес увидел полную луну, восходящую перед грандиозным императорским храмом и, при помощи чего-то, не вполне ощутимого (чего-то, вроде возносящегося дыма), он был доставлен к самому порогу этого храма.
Фарнацесу позволили самому подниматься по почти бесконечным ступеням. Ныне его по общему мнению считали стариком, и довольно дряхлым и это оказался изнурительный подъём. Но он не смел помедлить и не сделал этого.
Позади него всё смеялся и смеялся император.
До верха Фарнацес добрался, представляя себе необъятные приношения золотом и самоцветами, редчайшим мясом и прекраснейшими винами, всем тем, что оставляли богам, но, без сомнения, нетронутом ими.
Дальше располагался внутренний двор, со множеством золотых дворцов, в которых обитали надзирающие за жертвоприношениями жрецы богов.
Лишь за последним дворцом он достиг огромной двери, почерневшей от возраста, но столь искусно сделанной и умело привешенной на петлях, что, хотя она и весила много тонн, один-единственный усталый и не особенно сильный человек мог неспешно её отворить.
Внутри было темно. Не мерцало ни единой свечи. Только лунный свет истекал из круглого отверстия в куполе, ибо взошедшая луна уже высоко поднялась на небе.
И Фарнацес узрел возвышающихся над ним богов и богинь, высеченных
Лишь тогда его гордость пошатнулась и он усомнился в гениальности своего замысла. Не оказался ли хихикающий император в конце концов прав? Не было ли всё это абсолютно смехотворно — предположить, что вырезанные из камня боги заговорят или что он сможет их услышать, или что подобные каменные предметы действительно собираются за пиршественным столом в Каракуне, на вершине мироздания?
Он испугался, но понимал, что зашёл слишком далеко, чтобы отступать. Всё, что он мог сделать — ждать и слушать. Сперва он услышал жрецов во дворе снаружи, веселящихся, обжирающихся приношениями и отпускающих по ходу действия неожиданно непристойные, совершенно нечестивые шуточки.
Самих богов игнорировали. Никто никогда не проходил за эту тяжёлую чёрную дверь. Возможно, он был первым человеком, открывшим её за многие века.
Он мог лишь ждать и слушать звук ветра, задувающего в отверстие в куполе, похожий на дыхание в бутылочное горлышко.
Может быть, этот ветер не принадлежал Земле, но исходил меж звёзд на вершине вселенной.
Может быть, тогда Фарнацес умер или лишился разума, или увидел в бреду то, что случилось потом, но, учитывая последующие события, пожалуй, что нет.
Ему показалось, что он слышит, как боги беседуют друг с другом. Он думал, что слыхал каменный скрежет, когда они двигали руками или поворачивали головы при беседе. Затем, словно дым, они вылетели из своих массивных, вырезанных из камня тел, прошли через ещё одну чёрную дверь в задней части храма и стали подниматься прямо в небеса по колоссальным ступеням. Тут Фарнацесу пришлось прибегнуть к привычным воровским уловкам. Он обулся в волшебные туфли, позволявшие ему взбираться по камню, как муха или прыгать, словно лягушка, забираясь по слишком высоким для всех, кроме богов, ступеням. На пределе сил ему удавалось не отставать от удаляющихся богов. Фарнацес достиг вершины лестницы, прежде чем последний из них проплыл наверх. Но вор не мог таким же образом подняться в небо, поэтому лучшее, что ему удалось сделать — это подпрыгнуть так высоко, как сумел, ухватиться за полу одежды какого-то бога или богини и так, словно вцепившийся клещ, выйти за пределы небесных сфер, за пределы уз, которые удерживают всё Сущее на своём месте и попасть в Каракуну.
Вот так он вправду добрался до пиршественного стола богов и богинь. Он услышал их застольные беседы. Фарнацес не мог забыть ни слова из них, ибо даже самое незначительное из изречённого божеством незабываемо и навечно вписывается в ткань всех вещей; и его ум раскалывался на части, но он всё равно жаждал большего, понимая, что ещё не узнал величайшую тайну богов.
Но был уже близок к этому, очень близок.
Это произошло, когда громовержец, первейший из богов, чья борода походила на необъятную грозовую тучу, чьи руки разделяли тьму и свет, и творили миры, молвил прочим: — Чужак притаился среди нас.