Символы распада
Шрифт:
Когда предают свои.
— Не дергайся, — посоветовал его собеседник, — у тебя есть время до завтра. Если не найдешь груз… я даже не знаю, что будет.
— Я заплачу, — предложил на всякий случай Сириец, — порядки знаю. Я за груз отвечал, значит, я и заплачу.
— Дурак, — тоже сорвался позвонивший. — Как ты заплатишь? Всех твоих денег не хватит, чтобы рассчитаться. И моих не хватит. И всего общака всех зеков, которые есть в нашей стране, не хватит. Ты меня понял?
Примерно так Сириец и думал. Он задержал дыхание и спросил:
— Что делать?
Он
Первый раз за всю жизнь он растерялся, не зная, что ему делать. И, видимо, его собеседник это понял.
— Я тоже не знаю, — честно признался он. — Плохо, Сириец, очень плохо. Ты говорил, что у тебя самый надежный человек, все переправит как нужно, вот я и поверил. Я даже не знаю, что тебе сказать. Если не найдешь второго ящика, значит, нам вместе в дерьме лежать. Тебе и мне. Такие вещи не прощают, сам понимаешь. У нас есть сутки. Если хочешь, я тебе еще людей переброшу, с визами помогу, чтобы срочно в Финляндию вылетали, но только найди ты своего человека и этот проклятый ящик. Иначе я не знаю, что с нами сделают.
Он говорил открытым текстом, уже ничего не опасаясь. Сириец знал, что говоривший не боится прослушивания. Его не беспокоила местная милиция или прокуратура. Он знал, что они с ним ничего не смогут сделать. И боялся совсем другого.
Сириец положил трубку и заорал на весь дом, собирая перепуганных охранников. Схватив за шиворот одного из своих боевиков, он закричал так, что зазвенели стекла:
— Найдите ящик, найдите его где хотите. Достаньте мне Сухого хоть из-под земли.
Испуганный охранник кивал головой, не понимая, почему так взволновался шеф. Сириец обернулся к другому:
— Это ты говорил, что Сухой твой друг? Это ты мне говорил, что он самый надежный из всех…
Он выхватил пистолет из рук другого охранника и выстрелил. Несчастный, в кого он стрелял, провинился лишь тем, что однажды сидел в лагере вместе с Сухаревым. Он дернулся и упал.
— Кто еще его хвалил? — кричал Сириец, и изо рта у него шла пена.
Он отбросил пистолет, схватил нож из столового набора, лежавший на столике, и начал кромсать свою левую руку. Нож был не очень острый, но кровь мелкими каплями брызгала во все стороны.
— Вот, вот, вот, — орал Сириец, — век свободы не видать. — Он был в таком состоянии, когда начинается безумие. Охранники испуганно смотрели на него. — Найдите, — орал Сириец, — найдите его.
В комнату кто-то вошел, и охранники почтительно расступились. Сириец увидел туфли вошедшего. Бордовые туфли хорошей выделки. Еще не вставая, он прошептал:
— Что, Папаня, прилетел, как стервятник, по мою душу?
— Вставай, — посоветовал владелец бордовых туфель, — нужно искать твоего бедолагу. Куда он убежит с ящиком? Мы ему все границы в Финляндии перекроем, а языка он не знает. Вставай, Сириец, потом будешь комедию устраивать.
— Ты зачем приехал? — прохрипел, приподнимаясь, Сириец.
— К тебе приехал, — засмеялся Папаня, — если тебе будет плохо, и мне несладко придется. Мы же с тобой
— Мне звонил Законник, — сказал Сириец, приподнимаясь на локте.
— Знаю. Он и мне утром звонил. Советовал к тебе поехать, успокоить тебя и помочь. Вставай, еще успеешь себе вены перерезать, — цинично добавил приехавший и, обернувшись к испуганным охранникам, властно приказал: — Принесите йод и бинты, нужно сделать перевязку.
Сириец медленно поднялся, отбросил нож. Пнул ногой убитого.
— Уберите эту падаль, — зло приказал он, придерживая руку.
Один из охранников потащил труп убитого в другую комнату, оставляя кровавую дорожку.
— Подними его, — заорал Сириец, морщась от боли в руке, — полы испачкаешь.
— Принесите пока бинт, — приказал гость Сирийца. Хоть ему явно было под семьдесят, но был он краснощеким и мордастым. Жесткие седые волосы, густые брови. Охранники знали, что это компаньон Сирийца, которого весь город называл Папаней. Никто не знал, почему такая кличка пристала к этому еще очень крепкому старику. Но уже лет сорок он носил эту кличку с добродушием мудрого философа и умом закоренелого негодяя.
Может, его называли так потому, что сам он никогда никого не убивал, доверяя эту процедуру своим «шестеркам». Может, потому, что одно время сидел на общаке — воровской казне — и тогда получил свое прозвище от приходивших с зоны молодых воров, которым помогал. А может, потому, что у него, по рассказам других рецидивистов, было несчитанное число детей в разных городах и поселках огромной страны. Папаня не употреблял спиртного и никогда в жизни не курил. Единственной его слабостью были женщины, которым он часто и охотно дарил свое внимание. В лагерях, где не было женщин, он обычно держал гаремы из трех-четырех опущенных, соглашаясь даже на такую, несколько своеобразную «семью».
Он был тем человеком, кто мог зайти к Сирийцу без предупреждения и кого охрана не смела останавливать. Сириец морщился от боли, пока один из охранников обрабатывал его раны йодом.
— Терпи, терпи, — добродушно приговаривал Папаня.
«Может, этот и будет моим палачом, — вдруг подумал Сириец, метнув подозрительный взгляд на Папаню, — может, он и выстрелит мне в спину. Конечно, не он сам, но кто-то из его подонков».
— Успокойся, — громко сказал он Папане, когда все охранники вышли из комнаты, — я еще в своем уме. Просто решил немного ребят поучить. Пусть побегают, им полезно будет.
Москва. 8 августа
Он уже собирался уходить домой, когда раздался этот звонок. Это его испугало и насторожило одновременно. По строгой договоренности между ними они никогда не звонили друг другу на службу. Мистер Кларк работал в американском посольстве, и Саша знал, что все телефоны там прослушиваются. А звонить Саше в Институт США и Канады, где телефоны наверняка прослушивают не меньше, тоже было нецелесообразно. Хотя подобные контакты между американцами и сотрудниками института по логике вещей должны были приветствоваться.