Символы. Песни и поэмы
Шрифт:
Он болен, при смерти…» Но здесь
Покину сцену мелодрамы
И в двух словах открою весь
Расчет глубокий умной дамы:
Ей нужен Ольгин капитал,
Ее давно он привлекал.
Старуха говорила много,
Упомянула этикет
И честь родной семьи, и Бога,
И «votre pauvre m'ere», [3] и свет;
Была вполне красноречива,
Но, холодна и молчалива,
Ей внемлет Ольга: прежний
Исчез в душе ее бесследно.
3
Ваша бедная матушка (франц.).
Решимость строгая в очах,
Хотя лицо немного бледно,
Тиха, спокойна и светла,
Она в ответ произнесла:
«Мa tante, [4] я ложный стыд забуду,
Себя, быть может, погублю,
Пускай! К нему ходить я буду,
Так нужно: я его люблю!»
Старуха поднялась со стула
И с удивлением взглянула:
«Вы оскорбляете мой дом!..
Sortez!..» [5] — указывает двери
4
Тетушка (франц.).
5
Вон! (франц.)
Она с трагическим лицом,
Решась прибегнуть к строгой мере.
«Страшитесь Божьего суда!
Вы мне чужая навсегда.
Я с вами больше незнакома;
Молиться буду я за вас,
Чтоб вам Господь простил… Из дома
Прошу вас выехать тотчас».
Она уходить, шлейфом длинным
Шурша по комнатам пустынным.
И Ольга собралась скорей:
Пошла к себе наверх украдкой,
Простилась с комнаткой своей,
С девичьей, старою кроваткой,
Связала в бедный узелок
Белье, две книги, образок
И вышла. К прежней гувернантке
Она извозчика взяла,
К старушке доброй, англичанке,
Что на Васильевском жила.
Во мраке улицы холодной,
Одна, в бобровой шубке модной,
Под белым шелковым платком
Она казалась очень странной
С своим несчастным узелком.
Печален ряд домов туманный
И фонарей дрожащий свет…
Но в сердце Ольги страха нет.
И шла к тому, кого любила,
Она, все прошлое забыв.
Откуда в ней — такая сила?
Откуда в ней — такой порыв?
Она ли не росла в теплице!
В благовоспитанной девице
Сказалась вдруг иная кровь,
Демократична и сурова.
О, русской девушки любовь,
Всегда на подвиг ты готова!..
Так силы девственной
Уже давно росли в тиши…
С больным сестрою милосердья,
Служанкой барышня была,
Сама, смеясь, полна усердья,
Варила суп и пол мела,
Все делала легко и смело
И с нежной строгостью умела
Улыбкой побеждать каприз;
Ее, не говоря ни слова,
Покорно слушался Борис…
В обитель мрачную больного,
Как утро вешнее, светла,
Она поэзию внесла.
Теперь порядок в книгах, в целой
Фаланге стклянок, в чистоте
Подушки с наволочкой белой…
Следя за супом на плите,
Она с кухаркой подружилась,
И та в нее почти влюбилась.
Меняет Ольга простыни
Больного нежными руками,
А руки те в былые дни
Лишь в пяльцах тонкими шелками
Умели шить, и нет при ней
Непоэтичных мелочей.
Борис не лгал, не лицемерил,
Он смерть предвидел; но, любя,
Как будто чуда ждал, не верил,
Еще обманывал себя:
В нем страх в борьбе с надеждой тайной…
Оставшись раз один случайно,
Держась рукой за шкаф, за стол
И стены, к зеркалу, пугливо
Он, озираясь, подошел,
И долго с жадностью пытливой
Смотрел, и сам себе чужим
Казался. Все, что было с ним, —
Он понял вдруг, и, от испуга
Похолодев, с тоской в очах,
Печать смертельного недуга
Он узнавал в своих чертах…
Вдруг Ольга… «Что с тобой?..» В смущеньи
Остановилась на мгновенье.
Он отвернулся, покраснел.
Она прочла в лице больного
Весь ужас смерти. Посмотрел
Он с недоверием сурово,
К постели подошел и лег.
Но все ж в очах — немой упрек…
Смутясь, они молчали оба.
Она не подымала глаз…
Дыханье смерти, — холод гроба
Меж них повеял в первый раз.
Он с непонятным раздраженьем
За каждым взором и движеньем
Смущенной Ольги наблюдал,
Но близость смерти неизбежной
Ловил намеки, избегал
Порывов искренности нежной.
Был рад, когда нашел предлог
И начал ссору, и не мог
Он победить в душе волненье:
«Я от людей давно ушел,
Чтоб умереть в уединенье…
Вы сами видите: я зол,
Жесток и мелочен… Вы правы, —
Вы трудитесь для Божьей славы!
Я понимаю вашу цель:
Вам хочется меня заставить
Поверить в Бога. Но ужель
И полумертвого оставить
Нельзя в покое? Даром сил
Не тратьте: я умру, как жил —
Лишь с верой в разум!.. Вы молчите,