Синай и Палестина. Из путевых заметок 1865 года
Шрифт:
На дне котловины находятся развалины старинного монастыря с упраздненной церковью во имя пророков Илии и Елисея. Твердая, подобно камню, штукатурка стен исчерчена множеством имен путешественников и поклонников. Самая старинная надпись, какую я заметил, относится к XV столетию: «Io. Baptista de Imola 1489». Пещера пророка Илии представляет углубление в гранитном камне, образовавшееся вследствие выветривания, какие можно видеть во множестве других синайских утесов. Неподалеку от развалин растет прекрасный громадный кипарис и видны остатки заброшенного садика, несколько деревьев которого продолжают существовать благодаря соседству довольно обильного источника. Общий вид этой котловины производит необыкновенное впечатление. Я никогда не видел такой грозной массы монолитных утесов, встающих гигантами со всех сторон, как бы заграждая сообщение с земным миром и открывая лишь свободный доступ к лазурному небу, которое, подобно опрокинутому морю, улеглось на вершинах скал. Здесь остановился пророк Илия после сорока дней и сорока ночей бегства от мщения Иезавели. «Что делаешь ты здесь, Илия?» – спросил его Бог. – «Я исполнился пламенного усердия к Тебе, Господу,
Пещера Илии выше Екатерининского монастыря на 467 метров. Через час пути от нее достигают вершины Синая. На том месте, где, по предположению, дал Господь десять заповедей Моисею, существует небольшая церковь во имя Преображения, устроенная из старинных развалин [15] . В ней спутник мой, отец П., отслужил литургию. Почти рядом с церковью видны еще развалины; это бывшая мечеть, стоявшая на месте, откуда, по мнению арабов, Магомет вознесся на небо. Не поразительно ли такое соседство света истины и тьмы заблуждения, непрерывно борящихся в жизни человека! Скалы покрыты греческими, арабскими и армянскими надписями. На вершине было очень холодно, порывистый ветер проникал насквозь.
15
В настоящее время церковь на вершине горы Моисея освящена во имя Святой Троицы.
Спустившись с вершины Синая и оставив Хорив вправо, мы продолжали спускаться по направлению на юго-восток, в долину Эль-Леджа, разделяющую Синай и Хорив от Екатерининской горы. Мы имели намерение на другое утро подняться на эту последнюю гору, самую высокую из всей группы (2619 метров, согласно наблюдениям доктора Рюппеля, и 2653 по Рюсседжеру). Путешественники ночуют обыкновенно в развалинах монастыря Эль-Арбаин («Сорока мучеников»), находящихся в глубине долины. Развалины эти лежат в чрезвычайно живописной местности, хотя и дикого характера, как вся окружающая природа. К ним прилегает большой сад, принадлежащий синайским монахам и состоящий почти исключительно из оливковых деревьев. Несколько старых темных кипарисов выделяется из сероватой зелени этих кудрявых деревьев. Между деревьями в саду расположены гряды для овощей. Несколько арабов копались в них, когда мы подошли к саду. Пожилой монах наблюдал за работами. Отец Хрисанф – серьезная и весьма симпатичная личность; это один из тех людей, к которым чувствуешь невольное влечение с первой встречи. Ум и прямота светятся в резких, но добрых чертах его лица; говорит он немного, но каждое слово его остается в памяти. Он кажется развитее других монахов и один во всей обители говорит свободно по-итальянски и понимает французский язык. Развалины отчасти приспособлены к временному в них пребыванию: прикрыты незамысловатою крышею, а несколько логовищ снабжены чем-то вроде дверей. Путешественники и поклонники обыкновенно здесь проводят ночь – как Бог послал. Для арабов же, занятых садовыми работами, конечно, эти развалины представляют дворец, в сравнении с их обычными логовищами в скалах. Помещение церкви бывшего монастыря сохраняется; в ней даже есть род иконостаса, грубо сколоченного из некрашеных досок. Это помещение, имеющее прочную дверь, служит амбаром для склада садовых инструментов и произведений. Против описанного помещения сохранился какой-то покой со сводами; передняя стена его, впрочем, давно уже отвалилась. Вероятно, это бывшая монастырская трапеза. Уцелевшие стены ее и свод покрыты по штукатурке множеством надписей; некоторые из старых еще легко можно разобрать. Привожу здесь следующие: «Michel Crene Daucerre en France 1594», «Eduardus Pusset Fe: 14, 1628», «Henricus Bludder Fe: 14, 1628», «…tuo Maff ei: Begama’co 1624», «i. Bordier 1641». Наконец, сохранилась надпись: «R. Pocock 1739». Англичанин Ричард Покок путешествовал по Востоку с 1737 по 1740 год и издал описание своего путешествия под заглавием: «Richard Pocock’s Travels of the East» (London, 1743–1748. 3 vol. In folio).
Напившись кофе и закусивши финиками, мы кое-как поместились на деревянных нарах, покрытых на вершок пылью, в одном из предоставленных нам отцом Хрисанфом логовищ и заснули тяжелым сном, ибо было холодно, а чрез отверстие вроде окна продувал ветер и импровизированная дверь беспрестанно скрипела, качаясь на плохих петлях. Ночью ветер обратился в бурю; мелкий, но чрезвычайно густой град посыпался в долину, и я, пробудившись, когда еще было темно, увидел, выйдя из комнаты, что вся земля им покрыта как снегом. Буря не переставала, но усилилась к рассвету, и наконец ветер превратился в ураган, сыпля целые тучи града. Стало очень холодно, и так как не было надежды, чтоб погода скоро изменилась, то мы решили отложить восхождение на Екатерининскую гору и возвратиться в монастырь, тем более, что и провизии с нами было немного.
Прогулка наша, как можно себе легко представить, была не из приятных. Порывистый ветер сбивал с ног и град невыносимо резал лицо. Как бы то ни было, предводимые арабом, у которого зубы стучали от холода, мы пошли на этот раз не прежним путем, через горы, который теперь был недоступен, а прямо на север, долиною Эль-Леджа, в обход Хорива. Буря ревела как на море; к свисту ветра присоединялся страшный раскатистый грохот, как бы раздававшийся изнутри гор. Этот
Мне теперь понятен рассказ пророка Илии о том, как «ужасный ветер сокрушал горы и разбивал скалы», когда пред ним прошел Господь. Это было на Синае. По мнению ученых, синайская вершина заключает в себе громадные пустоты, имеющие сообщение с внешним воздухом, и этим обстоятельством объясняют страшные звуки и необыкновенный грохот во время бурь, которые не имеют себе ничего подобного в других местах.
С большим трудом добрались мы до монастыря; но так как ворота были заперты, а буря заглушала наши отчаянные крики, то мы прождали под стенами по крайней мере полчаса, пока нас услышали и впустили.
Буря еще более усилилась, так что под вечер сделалось нечто вроде светопреставления. В комнате надо было громко говорить, чтоб слышать друг друга; стены буквально тряслись от порывов ветра; казалось, здания монастырские рушились, разбиваясь на тысячи кусков… Весь другой день буря бушевала сильнейшим образом, и мы сидели в комнате, закутавшись в одеяла от ветра, несмотря на то, что двери были плотно заперты, а окна даже закрыты ставнями. На третий день, пробудившись поутру, я был изумлен необыкновенною тишиною; яркие солнечные лучи пробивались сквозь щели в ставнях… Вскакиваю, отворяю дверь – ясное, голубое небо улыбается, как будто ни в чем не бывало, воздух не шелохнется и солнце обещает порядком припечь нас, если б мы пустились в новую экскурсию.
Здесь, кстати, метеорологическая заметка. Зимой обыкновенно идут на Синае дожди, бывают сильные бури и снег, вперемежк у с жарами, какие возможны лишь разве среди лета в наших северных странах. С весны, то есть с марта месяца, дожди совершенно прекращаются, небо постоянно безоблачно и настают тропические жары, продолжающиеся до декабря и положительно невыносимые для людей непривычных. На двери нашей комнаты в монастыре я нашел, между прочим, следующие интересные отметки карандашом на английском языке: «2 мая 1857 года, в двенадцать ч<асов> по п<олу>д<ни>, 70° (по стоградусному термометру); 3–5 мая, в двенадцать ч<асов> по п<олу>д<ни>, 69–70°; 6 мая 48°; 7 мая 60°». Что же должно быть среди лета?
Во время экскурсии нашей в окрестности монастыря мой спутник простудился и сильно заболел, так что я за него серьезно опасался, и потому мысль возобновить попытку восхождения на Екатерининскую гору была оставлена. С этой горы открывается, говорят, обширнейший вид на весь Синайский полуостров: видны заливы Суэцкий, Акаба и Красное море.
6 февраля, поутру, после литургии, настоятель монастыря открыл для нас мощи св. Екатерины, Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого. Приложившись к ним и поклонившись в последний раз месту Неопалимой Купины, мы были приглашены в келью иеромонаха Григория, справлявшего в этот день свои именины. На столе были поставлены арбуз, вяленые груши, сухие финики, миндаль, несколько сортов чрезвычайно густого варенья, двух сортов ликер и неизбежная мастика, на этот раз более приятного вкуса, чем обыкновенная затрапезная. Мы должны были всего этого отведать, затем нас угостили кофеем. Отсюда мы отправились в трапезу, по стуку в доску, заменяющую здесь наши колокола. Пред начатием обеда настоятель произнес речь, в которой довольно пространно и витиевато объяснил, что отец Григорий, празднующий день своего ангела, угощает братию на свой счет прибавкою лишнего блюда. Это лишнее блюдо заключалось в свежепросольной рыбе лучшего вкуса, чем соленая лакерда, которую подают за трапезой в скоромные дни.
Выходя из трапезы, мы в последний раз посмеялись, услышав особенного рода стук в упомянутую выше доску: он призывал, по обыкновению, за трапезу монастырских котов. Навстречу нам пронеслись курцгалопом несколько легкомысленных животных, тогда как более солидные товарищи их давно уже ожидали обычного призыва неподалеку от кухни. Всех их в монастыре двадцать шесть штук.
Вскоре отец эконом известил нас, что показались вдали верблюды, и предложил собираться в путь, так как арабы до завтра ждать не будут. Мы последовали совет у отца Геннадия, который принес нам чрез несколько времени на дорогу жареного козленка и монастырского неудобоснедомого хлеба, бутылку финикового спирту, род колбасы из фиников и миндаля, плотно сжатых и зашитых в козлиную кожу, и маленькую жестяную баночку «манны», которая, по его словам, «каждые три года сходит с неба» исключительно на Синайский монастырь. Это вещество кисло-сладкого вкуса и, разумеется, не имеет ничего общего с чудесною манною, которой некогда питался в пустыне избранный народ Божий и которая, как известно, имела многие чудесные качества, сообразные с тогдашними обстоятельствами и ненужные теперь. Манна отца Геннадия есть ничто иное, как болезненный продукт растения, называемого арабами тарфа (Tamarix mannifera) и растущего свободно везде, где есть признак постоянной влаги на Синайском полуострове. Ветви этого кустарника, прокушенные насекомым (Coccus manniparus), выделяют помянутое выше вещество, которое арабы собирают и едят с своими лепешками подобно меду. Рассказывая о быте бедуинов, Диодор, по всей вероятности, разумеет это же вещество под «диким медом», который они пьют с водой. Немецкий натуралист Эренберг впадает еще более отца Геннадия в ошибку, стараясь прямо отождествить произведение тарфы с библейскою манною (Ehrenberg, Symbolae phisicae, Insecte, 1, tab. 10). Описание этого вещества под арабским названием «небесной манны» есть также в «Sammlungen Oedmann’a» (6 тетр., 1 гл.). Русские поклонники, бывавшие на Синае, не довольствуясь баночкой, которая дается каждому отъезжающему в виде благословения, покупают еще у монахов большее или меньшее количество этого вещества, по четвертаку за баночку, и продают в Иерусалиме поклонникам, не сподобившимся быть на Синае, не менее двух целковых за каждую.