Синдикат киллеров
Шрифт:
— Санька! Молодец! С десятого по двадцать первое октября они сидели в одной камере — Никольский и Барон.
— Я все понял, — лениво процедил Турецкий.
— Ты чего? — возмутилась Шурочка. И вдруг до нее дошло: — Он у тебя?
— Да-да, разумеется, я тоже так думаю, — кивая, словно его мог увидеть звонивший, цедил Турецкий. — Большое вам спасибо за участие.
Он положил трубку, задумчиво посмотрел в окно, потом перевел взгляд на Никольского
— Вот и я тоже так думаю, зачем, к примеру, такому интеллигентному человеку, как вы, связываться с уголовниками типа Брагина или Омелько... Хорошо, — Турецкий вздохнул, — позвольте вас поблагодарить за потерянное время. Вы мне немного помогли. А это уже польза делу.
— Ну что вы, — как-то неожиданно растерянно ответил Никольский, — если я чем-то смог... Всегда пожалуйста. Какой же труд, если речь о справедливости...
«А он сейчас мог бы говорить и меньше...» Мелькнувшая было растерянность почти мгновенно растаяла, Никольский поднялся и протянул руку.
— Я так понял, что больше вам не нужен?
— Пока да, — с широкой благодарной улыбкой поднялся и Турецкий и крепко пожал ладонь собеседника. — Извините за беспокойство. — Ладонь Никольского была горячей и слегка влажной.
Все-таки поймал! Сорвался он, не выдержал напряжения. На миг всего единый, но — испугался. Ах, Шурочка, ах ты, мать-начальница наша! Куда б мы без тебя?!
2
Гигантского труда стоило Никольскому спокойно попрощаться со следователем, достойно выйти на улицу, сесть в машину и сказать водителю Сереже Селихову:
— Домой поедем, Сережа.
После того он откинул валик на заднем сиденье, достал трубку радиотелефона и набрал нужный номер. После недолгих гудков, абонент отозвался.
Валя, — голос Никольского был усталым, — немедленно закрой все дела — и ко мне.
— Что-то случилось? — встревожился Брагин.
– Да.
— Еду.
— Будь предельно осторожным.
Никольский положил трубку на место, опустил сверху валик, сел поудобнее и, откинув на спинку сиденья голову, закрыл глаза, будто заснул.
Никольский стоял у окна в сад. Брагин мерил нервными шагами кабинет, а Селихов сидел в углу на полукруглом диванчике.
— Как же ты мог совершить такую непростительную ошибку? — Никольский резко обернулся к Брагину. — Не проследил, что он унес оружие с собой! Потом, эта глупость Омелько! Ну как можно доверять такое дело дуракам? Что скажешь?
— Прежде всего успокойся, — зло поморщился Брагин, — и повтори еще раз суть вашего с ним разговора. Он же мог тебя просто на пушку взять.
— Сколько еще
— Ну, — махнул рукой Брагин, — о Коле — не твоя забота. Нет его уже, а покойники молчат. Вот снайпер — это посерьезнее. Но и его можно убрать. Все в наших руках. Узнать только, где он. Вообще- то я хотел с этими суками чеченцами разобраться — за все их дела, за Колю, но, видно, придется оставить в покое. Пока.
— А ты что думаешь, Сережа? — взглянул Никольский на Селихова.
Я? — словно удивился тот, что о нем, наконец, вспомнили. — Тебя, Валентин, как я понимаю, они уже вычислили. Значит, вся эта липа с побегом им известна. Если они начнут копать теперь в зоне, этот твой, как его — Колосенков? — он может расколоться как орех. А вот начальник, тот, считаю, будет молчать, даже если ему яйца расплющат. Дом и прочее стоят того. Или я его совсем не понял... У них с этим Колосенковым был какой-нибудь контакт?
— Никакого, — твердо ответил Брагин.
— Значит, надо убрать зека. Он не мог не видеть вертолета. Цепочку потянут и выйдут на меня. Я там по идее везде засвечен.
— Это сделаем. И Колосенкова уберем, и снайпера, Ахмета поганого... Как же Коля промахнулся!.. А что ты говоришь-то про следователя?
— Я могу сказать сейчас только одно: это тебе не Жирнов. И коли взялся за лопату, до воды доберется.
— А если мы его?
— Смысл какой? Ты что думаешь, он один дело ведет? Их же там наверняка целая бригада. Не он, так другой. Только хуже будет, потому что тогда их подозрение сразу перейдет в уверенность.
— Евгений Николаевич, — вступил в разговор Селихов, — а помнишь, как в прошлом году Сучков хотел у нас Алену стырить?
— Помню, ну и что? — терпеливо ответил Никольский.
— Так вот, я подумал, что, если у этого нашего следователя имеется жена, или дочь, или еще кто- то из очень дорогих родных, можно было бы ему продиктовать некоторые условия, а? Такие, чтоб его не очень унизили как человека, но утихомирили малость в служебном рвении. А что, все мы, в конце-то концов, человеки.
— Хорошая мысль, — подхватил идею Брагин. — Женя, ты мне должен показать его.
А я о другом думал, — устало и как-то обреченно вздохнул Никольский. — Я думал, что тебе, убрав вот эти все свои хвосты, надо, Валя, на самое глубокое дно залечь, как ты говоришь. И год, а то и два, не высовываться. Место мы найдем. Можешь даже в Штаты слетать, развеяться, а потом отлежаться где-нибудь на Азорах или Канарах. И вообще, я вам скажу честно, устал я, мужики, от этих дел. Татьяне не могу спокойно в глаза глядеть, перед Арсеньичем тоже... Понимаете, не было у нас с ним такого договора. Да и эта сволочь получила свое. А на Молчанова уже дело завели. Один остался. Вот он!