Синдикат киллеров
Шрифт:
Правильно мыслил Молчанов, соглашался с ним Турецкий. В нужном направлении. Многое сходится. А ведь ничего не знал о фотографии, найденной в кармане убитого Фиксатого. А кстати, как примерно выглядел тот уголовный тип?
— Рожа поганая, бабья, и золотой зуб во рту. До сих пор перед глазами стоит, так бы и врезал промеж глаз!
И это сходится. Что-то уж больно все просто получается. Значит, предупредил всех — как благородно! А после в течение месяца всех и порешил? Вот это размах. Так кто ж это такой, крупный финансист, который... Стоп машина! Ну конечно же мстит! Опять этот Монте-Кристо! А говорили — липа, фантазия!
—
Следователи уезжали следующим утром. Молчанова решили не трогать. После всего пережитого он и в самом деле чувствовал себя прескверно. Ибо ко всяким болезням, которые могли у него открытъся в такой критический момент в жизни, могла добавиться и моральная жестокая травма — естественная теперь боязнь за свою жизнь. Ведь достанут же, если узнают, в какую нору он залез! Ну и пусть себе сидит пока. Свидетельские показания дал, а остальное время покажет.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ СОЖЖЕННЫЕ МОСТЫ
Август, 1991
1
В столовой был накрыт обед. Арсеньич, взявший на себя роль ведущего в застолье, так объяснил Татьяне:
— Я еще денек-другой, с вашего разрешения, тут поупражняюсь, а вы пока приглядывайтесь к моим действиям. Идет? Практика — лучший учитель.
— Ты его слушай внимательно, — засмеялся Никольский, — он классный педагог. Знает много такого, что мало кому известно.
— Кто бы возражал! — пожала плечами Татьяна и стала рядом с Арсеньичем. — Слушаю, мой командир.
Арсеньич многозначительно поднял палец вверх и мягко опустил на небольшую клавишу в стене, напротив обеденного стола. Тотчас медленно пошла вниз панель и стала горизонтально, как стол, открыв в глубине квадратный люк. Арсеньич протянул в отверстие ладонь, и люк отъехал в сторону, открыв, в свою очередь, гладкую ленту транспортера, которая тут же пришла в движение и минуту спустя вынесла откуда-то из глубины несколько больших подносов, уставленных блюдами с закусками. Арсеньич снова провел ладонью над лентой транспортера, и он остановился.
Фотоэлемент, — как нечто само собой разумеющееся, сказал Арсеньич. — Кушать подано. Прошу, мадам, блюда на стол — и можно начинать.
— Ловко у вас получается! — восхитилась Татьяна. — Вот уж и не знаю, удастся ли когда осилить вашу технику.
– То ли еще будет, — многозначительно заметил Никольский. Ели с большим аппетитом, особенно Арсеньич, который практически весь вчерашний день и сегодня утром питался всухомятку.
Тем же путем была доставлена в столовую большая супница, а за ней — безумно вкусно пахнущие бараньи котлеты.
— Ох, молодец у нас Наташка! — всякий раз, отведывая новое блюдо, повторял Никольский.
Арсеньич только кивал, как китайский болванчик: рот его был занят едой.
Татьяна ела мало. Наверное, ей была непривычна столь плотная и обильная мужская трапеза.
— Ты ешь что хочешь, — посоветовал ей Никольский. — Можешь вон в ту трубку, — он показал на небольшое переговорное устройство, вмонтированное сбоку люка, — спросить у Наташки, что у нее еще есть. Что-нибудь полегче. Слушай, а куда Алена девалась? В чем дело? Все за столом!
— Не обращай внимания, я забыла тебе сказать, она уже с ребятами пообедала, ну там, в домике. И ей очень понравилось.
— Как скажете, девушки, — вздохнул Никольский и с усмешкой поглядел на Арсеньича. — А ты почему молчишь? Где твой незыблемый порядок?
Эх, начальник! — безнадежно махнул ладонью Арсеньич. — Ты бы уж не высовывался, что ли... Не подрывал своего авторитета. Когда в нашем военном заведении... Было время, и я проходил некоторое количество необходимых мужчине наук. Так вот, когда у нас в сугубо морской компании вдруг однажды появилась жена командира, мы не стали лучше или хуже, нет, мы просто все встали на уши. Понимаете, о чем я? Вот и там, мне уже доложили, вся смена стояла на ушах. Я и не предполагал, сколько у этих моих охламонов... рыцарства, джентльменства...
— Выпендрежа, — подсказал Никольский.
— И этого тоже, не отрицаю. Но положительное влияние — несомненно.
— А женщина всегда действует на мужчину или опьяняюще, или отрезвляюще, — нравоучительно заметил Никольский. — Закон противодействия, где при равных скоростях значения плюса и минуса имеют тенденцию...
— Остановись! — взмолился Арсеньич. — Не забивай мозги ерундой красивой женщине. Мне это все равно, я, кроме как бить в десятку, ничего не умею, а ей-то за что? За какие прегрешения? Нет, я всегда говорил и повторю, слушайте меня, Татьяна Ивановна, он очень жестокий человек. Он готов замучить любого, кто не разделяет выдуманного им самим честное слово, не вру — этого самого закона противодействия. Я даже орать устал: нет такого закона в физике, а он стоит на своем: есть! Хоть кол на башке теши! Не верьте ему, очень опасный фрукт!
— Все? — спокойно и глядя чуть-чуть исподлобья спросил Никольский.
— Все, — устало выдохнул Арсеньич.
— Ну тогда, может быть, позволите и мне?
— Позволяем, — отмахнулся Арсеньич и взглянул на Татьяну. — А вы ешьте, теперь это надолго.
Но Никольский, видимо, передумал и сказал коротко:
— Есть такой закон.
— Нет! — взвился Арсеньич.
А вот и есть, — улыбнулся Никольский. — Танюша, я тебе потом совершенно элементарно докажу, что есть. У нас тут многое сотворено в соответствии с этим законом. И ведь что обидно, знаешь? А то, что этот, который сам тот еще фрукт, — он ткнул пальцем в Арсеньича, — согласен, но всегда возражает, лишь бы поспорить и сделать вид, что он разбирается в физике. А на самом деле нет, не разбирается, но всегда спорит. Я тебя как друга прошу, как товарища, как...
— Все, договорился! — злорадно отметил Арсеньич. — Зациклился. Ох и беда мне с этим несчастным физматом! Ну что, выяснил наконец, кто тебе Татьяна Ивановна? Или нам общими усилиями помочь?
— Сдаюсь.
— А что ж вы меня-то спросить забыли? — почти пропела Татьяна, чувствуя себя именно в своей, как говорится, тарелке. Ибо ей очень понравились эти петухи с их дуракавалянием, с их серьезным видом и мальчишескими глупостями.
— А что спрашивать... — с заметным разочарованием в голосе заметил Арсеньич. — У вас же в глазах ответ был написан. Я-то думал: женщина — тайна! Женщина — загадка! Под пытками не вырвешь! Ладно, друзья мои, разрешите пока откланяться, приятного вам продолжения, а я, с вашего разрешения, займусь некоторыми проблемами, где вот уж действительно вовсю разгулялся этот мифический закон Никольского.