Синдром Кандинского
Шрифт:
– Не за этим, - совсем перепугавшись, согласился Иван.
– Старая я стала, - сказала старуха.
– Хорошо, что ты пришел. Ты тот человек, который мне нужен. Долго я искала такого. Тебя ждала.
– Она вошла в сени, зачерпнула ковшиком воды из ведра и протянула его Ивану.
– На, пей. Остынь немного. Сила тебе понадобится, и я дам её тебе.
Иван взял ковшик, посмотрел на воду, увидел отражение собственного испуганного лица и попытался взять себя в руки. Свободной рукой он залез в карман, нащупал там коробку с иголками, достал одну и воткнул её над порогом в дверной косяк. После этого
– Эту воду я пить не буду. А зачем я пришел, ты сейчас узнаешь.
– Дурак ты, дурак, - рассмеялась колдунья.
– Я знала об этом, когда тебя ещё и на свете не было.
Сказав это, она ушла в дом, а Иван, швырнув ковшик на землю, бросился за угол к окнам. Он сделал это вовремя, потому что старуха уже смахнула с одного подоконника горшки с цветами и попыталась открыть окно. Иван успел воткнуть иглу в наличник, и эта первая маленькая победа придала ему сил и уверенности. Иван даже засмеялся от удовольствия и, уже не торопясь, повтыкал игл в наличники над остальными окнами. После этого он посмотрел в дом сквозь стекло и увидел, как колдунья выбежала из горницы в сени.
Иван знал, где у старухи хранится лестница. Сбегав за угол, он подставил лестницу к стене дома, забрался наверх и воткнул иглу над чердачной дверцей. Затем он распахнул дверцу и увидел старуху. Она стояла в двух метрах от него и горящими глазами смотрела на Ивана с такой ненавистью, что Иван чуть не упал вместе с лестницей вниз.
– Не нравится?!
– выдержав взгляд колдуньи, сказал он.
– Погоди, это только начало.
– Хорошо начал, - ответила старуха, - смотри, как бы плохо не кончил.
– Не бойся, - закрывая дверцу, ответил Иван, - сделаю все как надо.
После этого он забрался на крышу, накрыл печную трубу дощечкой, а в дощечку воткнул иглу.
– Вот теперь все в полном порядке, - сказал Иван.
– Теперь и поговорим.
– Он ещё раз окинул деревню взглядом и, убедившись, что на раскисшей дороге никого нет, спустился с крыши.
Дождь полил ещё сильнее. Тучи так плотно закрывали небо, что казалось, будто наступил вечер. Облетевшие, промокшие деревья раскачивались словно живые, тянули свои тонкие черные пальцы к небу, словно моля его о передышке.
Иван бросил лестницу под стену дома и вернулся к порогу. Дверь была открыта. В сенях, у лавки с ведрами, стояла старуха, будто бы ожидая Ивана. Едва он появился, она взяла с лавки эмалированную кружку с водой и изо всей силы выплеснула воду в раскрытую дверь. Иван легко увернулся от воды, рассмеялся и спокойно сказал:
– Все, бабка, ничего тебе больше не поможет. Пришел твой конец. Я буду тебе и судьей, и палачом. Иди в дом, может, успеешь помолиться.
– Не делай этого, Иван, - ответила старуха.
– Я старая, мне все равно помирать, а тебе я хочу сказать: не бери грех на душу, не твое это дело человека смертью наказывать.
– Гадину раздавить - это не грех, - ответил Иван.
– А ты иди, иди покайся. Может, скостит тебе Господь годик-другой в потусторонней тюряге.
– Как знаешь, Иван, - ответила старуха.
– Я тебя предупредила.
Иван достал из рюкзака охотничью двустволку, присоединил приклад и вогнал в оба ствола патроны с картечью. Едва он взвел курок,
– Это тебе не поможет, - сказал Иван. Подняв ружье, он прицелился.
Кошка заметалась ещё сильнее, и Иван даже удивился, почему она не убегает в соседнюю комнату, дверной проем в которую был всего лишь занавешан ситцевой занавеской. Наконец, удачно поймав животное на мушку, Иван нажал на курок. Раздался выстрел, и кошку так ударило зарядом о стену, что на том месте на обоях осталось густое кровавое пятно. Сама же кошка упал под стеной, мертвая и развороченная, словно её рвала целая свора собак.
– Вот так, - удовлетворенно сказал Иван.
Он разломил ружье, вынул дымящуюся гильзу и зачем-то вставил в ствол ещё один патрон. Затем он наконец позволил себе выпить воды, а когда вернулся к двери, кошки под стеной не оказалось, зато посреди комнаты стояла молодая красивая девушка с глазами огромными и черными, будто угли.
– Ого!
– удивился Иван.
– Стало быть, тебя так просто не убьешь.
– Не убьешь, Иван, - ответила она.
– Ты бы лучше о себе подумал.
– Ты за меня не беспокойся, - ответил Иван и снова вскинул ружье.
Колдунья вскрикнула, метнулась к окну, вцепилась в оконную раму, дернула её изо всех сил, но только поломала себе ногти. Упав грудью на подоконник, она застонала и повернулась лицом к двери. В последнее мгновение Иван испугался, подумал, как все-таки страшно стрелять в живого человека, как страшно быть и судьей, и палачом в одном лице и делать черную работу за того, кто сам объявил себя и вершителем человеческих судеб, и главным судьей. Взгляд колдуньи был до того пронзительным, что Иван зажмурился и так, вслепую, нажал на курок. Раздался ещё один выстрел, а когда Иван открыл глаза, он увидел, как девушка соскользнула с подоконника и упала на пол, раскинув руки в разные стороны. На груди у нее, куда вошла картечь, образовалась дыра, откуда, словно из подземного ключа, толчками выходил кровь.
Опустив ружье, Иван вытер тыльной стороной ладони вспотевший лоб и, отдуваясь, снова подошел к ведру с водой. Руки у него сильно тряслись, когда он ковшом зачерпывал воду, тот громко стучал о край ведра.
Напившись, Иван вернулся к двери. Колдуньи на полу уже не было, а вместо неё посреди комнаты стоял двух-трехгодовалый ребенок - девочка с черными как смоль спутанными волосами и такими же черными глазами. Она молча смотрела на Ивана и сосала большой палец.
– Ну и кем бы обернешься в следующий раз?
– с ненавистью сказал Иван.
– Думаешь, если прикинулась ребенком, я не смогу нажать на курок? Черта с два!