Синдром Клинтона. Моральный ущерб

Нарышкин Макс

— Истасов, значит, — пробормотал Куртеев, и на лице его впервые за сутки появилась улыбка. Хотя и не искренняя.

Выворачивая карманы менеджера, Тихон быстро просматривал их содержимое. После этого помещал обратно. Упаковка презервативов, ключи, явно не от квартиры… зажигалка, расческа. Была и записная книжка. Пролистав ее, Куртеев не нашел никаких сведений о Вике. Номера и адреса, которые значились в книжке без имени, к ней не относились.

— Впервые вижу менеджера с записной книжкой, — выдавил Куртеев. — Откуда у менеджера записная книжка?

— Телефон украсть могут, ну а книжка кому нужна? А там — все контакты…

Тихон покусал губу.

— Ты знаешь что-нибудь об улице Грина?

— Вот, епт…

— Улица есть такая в Москве! Хорош дураком прикидываться!..

— Я не знал, что есть такая улица. А что там?

— Истасов, значит…

Глава 14

Президент компании «Макарена» Борис Борисович Истасов человеком был неглупым, и об этом можно было бы не упоминать вовсе, поскольку глупые люди сетью рентабельных магазинов всю столицу не накрывают. Однако всякий раз, когда приходится представлять

человека особенного, уникального, к бочке положительных рекомендаций всегда приходится добавлять ложку собственных неприятных воспоминаний. Раз столкнувшись с таким человеком, потом будешь помнить эту встречу долго, так долго, как долго помнят встречу с пожарными хозяева квартиры, расположенной на десятом этаже. Загорелся утюг на доске, а эти типы залили водой и завалили пеной весь стояк до первого этажа. Уникальные, особенные люди — неисчерпаемый колодец вдохновения для людей внимательных и уникальным даром не наделенных. Это они в первую очередь замечают, что в любом человеке живут и находятся в постоянной склоке герои положительные и отрицательные. И от того, кто берет верх в той или иной ситуации, и от того, кто тому становится свидетелем, зависит характеристика, выдаваемая уникальному герою. Никто не мог сказать, что Истасов был ублюдком, потому что никто не сходился с ним близко настолько, чтобы это почувствовать. Однако ничего хорошего по той же причине о Борисе Борисовиче тоже нельзя было утверждать. Ясно было одно: президент компании «Макарена» своим сотрудникам не нравился — так сказать будет вернее всего. У всех больших людей есть выпирающие из их выдающегося существа недостатки. Отар Кушинашвили не любит, когда неправильно судят футбольный матч, Гейтс жаден до того, что готов задушить учителя российской средней школы, Маша Малиновская пишет книги — в общем, у каждого есть что-то, за что ему ужасно неудобно, но в силу врожденных особенностей человек вынужден не стыдиться этого, а выдавать за особенность. Была такая и у Истасова. При всей своей экономической дальнозоркости, глубине блатняковых связей и организаторском таланте, жил и шевелился в нем некий нервный отросточек, заставляющий думать о Борисе Борисовиче всегда плохо и никогда — хорошо. Этот рудиментарный хвостик появился на свет в далеких девяностых, когда Истасов трудился в компании по производству упаковочного материала для жидких продуктов. Воспитанный на законах паучиной внутрипартийной борьбы за лидерство, он пронес это воспитание в будущее и не забыл о нем даже тогда, когда стал крупным бизнесменом. Имя отростка, руководящего всеми действиями президента «Макарены», — скрытая агрессия. Борис Борисович Истасов являлся пассивным агрессором.

Истасов, как пассивный агрессор, никогда не был по отношению к персоналу неприятелем. От его очаровательной улыбки можно было ослепнуть, он умел улыбаться так, что каждому из толпы во время утреннего совещания казалось: весь этот свет обращен только в его сторону. А потому, когда освещенного этим волшебным сиянием сотрудника «Макарены» вдруг увольняли через полчаса, он ничего не понимал и потому особенно не спорил.

Борис Борисович никогда никому не давал сложных заданий. Со стороны могло показаться, что в «Макарене» проблем вообще не существует. Отдавая распоряжение, Истасов заранее и прилюдно предупреждал озадаченного, что более легкой и смешной задачи он не ставил еще ни перед кем. Таким образом, выходило, что сотрудник должен либо решить эту задачу и не требовать вознаграждения, поскольку за смешные задания орденов не дают, либо публично оскверниться и в добровольном порядке встать к позорному столбу за невыполнение смешного задания. И с этого момента становилось очевидно, что серьезного поручения — то есть шанса двинуться наверх — сотрудник более не имел.

Несмотря на ослепительные нероновские улыбки во время совещаний, Истасов заходил через парадное в офис в таком виде, что на него было страшно смотреть. Обычно такое состояние имеют люди, на глазах которых из окна выпал человек или волки разодрали лошадь. Понимая, что в такой период босса лучше не беспокоить, к нему в кабинет не заходили даже заместители. Все ждали момента просветления, а он все не наступал. А потом было совещание с искусственным освещением, и ливер каждого из присутствующих трясся, предчувствуя неожиданное. И Борис Борисович не давал возможности в себе разочароваться. Любимым его занятием был трюк с «двойным заданием». Когда ему не нравился сотрудник, он давал ему поручение, а как только за ним закрывалась дверь, тотчас вызывал к себе его шефа и обращал его внимание на то, что сотрудник — любитель нездоровых инициатив. Выполняя задание «самого», сотрудник обходил информацией уже внимательно следящего за ним шефа, и эта невнимательность сотруднику дорого стоила. Ликвидация ненужных людей чужими руками вместо личного плетения интриги — показатель высшего мастерства руководителя компании. И Истасов владел этим даром в совершенстве.

С равным успехом тактикой пассивного агрессора Борис Борисович пользовался и среди равных себе. Если он был затянут в партнерские отношения, то всегда молчал, виновато улыбался и качал головой, роняя при этом не более двух-трех слов. Впоследствии партнеры могли пожаловаться друг другу на то, что Истасов отхватил у них часть добычи, но доказать, что сделано это было умышленно, не могли. Поймать его на слове было невозможно. И когда жалобы друг другу заканчивались, партнеры по бизнесу смотрели друг на друга, как в зеркало, и видели в зеркале идиотов — они жаловались на Истасова за то, что он всегда молчит. Когда же ситуация осложнялась из-за неотвратимого наезда, Борис Борисович пользовался классической схемой поведения пассивного агрессора. Один вопрос: «А что подумают о таком вашем решении ваши боссы, если вникнут в детали вашей политики?» Этот вопрос в корпоративной организации выбивает почву из-под ног у всех категорий служащих — от президента до менеджера. Едва он прозвучал, как все вокруг начинают удаляться от сотрудника, аки от чумного, поскольку уже всем ясно, что о нем подумают. Уже ведь думают, не так ли?

Еще одной особенностью президента «Макарены» было то, что он не любил случайных знакомств. За каждой

незапланированной встречей он видел мохнатую шкуру глобальной неприятности. Каждый раз, когда ему приходилось сходиться с кем-то в самолете или на выставке, ему казалось, что это подстава. Из-за этой параноидальной подозрительности он встречался с любовницей не на Кутузовской Ривьере, не на Рублевке, то есть не в тех местах, где состоятельные мужчинки покупают жилища митресскам, а в двухкомнатной на улице Академика Варги, на этом кольце, по которому можно ездить бесконечно долго, если не держаться правого ряда. Любовница Истасова, имени которой никто не знал, но о существовании которой все, кроме жены Бориса Борисовича — в чем был он уверен, — знали, предложение «дружить» при первой встрече встретила спокойно. Она мечтала разыскать в Белокаменной хотя бы олигарха-пони, а нарвалась на Единорога. На женатого Единорога, который куда хуже свободного от брачных уз олигарха-пони. Первые дни близости они проводили в суматохе. Секс в машине, другой машине, третьей машине — у Истасова было много машин, секс на природе, на теплоходе, — Борис Борисович брал ее любовь жадно, словно чувствуя, что может не успеть вычерпать ее до дна. Девица между тем особого рвения в любви не демонстрировала. И Истасов относил это на счет понимания особой роли любовницы — он волен ее взять в любой момент, за то и платит. Красотка терпела любовь мужественно, в ожидании счастливого момента вручения подарков. Но когда он привез ее в Юго-Западный округ, провез по кольцу и ввел в типовую девятиэтажку, с ней едва не приключилась истерика от хохота. Квартира была обставлена в лучших традициях конспиративной квартиры русского резидента в Испании — кровать, радиоприемник, два стула и шкаф для одежды. Уезжая, Истасов вручил ей ключи от машины, заметив игриво, не обратила ли она внимания, что за колеса стоят перед подъездом? Когда он исчез, девочка спустилась, чтобы выяснить, компенсирует ли автомобиль существо подаренного жилья. Стоя в дверях и отчаянно нажимая кнопку на пульте сигнализации, она, смеясь, смотрела на мигающую ей габаритами «Тойоту Корола». Она никак не могла поверить в то, что на писк пульта отзывается именно она, стерва, «Тойота», а не присевший рядом с ней в вульгарной позе «Инфинити».

Впрочем, теперь ей было плевать и на «Тойоту», и на хибару. Сейчас, когда стало ясно, что наживка заглочена, однако рыба оказалась скупа, она уже имела план. И этот план обещал куда более заманчивые реалии.

Скажи кто, что Истасов, человек строгой дисциплины и четких жизненных установок, погорит именно на этом, никто бы не поверил. Из-за того что он приезжал к любимой по четным дням, а по нечетным общался с женой, главным бухгалтером своей компании, он приучил к тому же и жену, и любимую. Зная наверняка, что Борис Борисович своим принципам никогда не изменит: такой уж он порядочный — в смысле любящий порядок — человек, любимая по нечетным дням в подаренной квартире не жила, проводя время там, где считала нужным, а жена по четным принимала менеджера отдела продаж Пусодина. Рома танцевал на лезвии бритвы, но, угодив однажды в лоно жены президента, застрял там окончательно. Выбраться из этого лона не представлялось возможным. В припадках ревности мадам Истасова обещала информировать мужа об изнасиловании, потом клялась в любви и просила стать отцом ее будущего ребенка. От этих обещаний и просьб у Пусодина шевелились волосы на голове, он обещал настроиться на этот серьезный шаг, но никак не мог. Уже поняв, что отделаться от жены президента можно, только улетев на Луну, Рома сверялся с наручными часами, убеждался в том, что последняя цифра числа делится на два, и ехал на Кутузовский проспект. Без аппетита поедал крабов и бараньи ребрышки и забирался в постель президента. «Корпоративная жизнь полна противоречий, — думал он, глядя перед собой и чувствуя на адамовом яблоке жаркое дыхание любовницы, — не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Вот я, простой менеджер, днем меня Истасов унижает, штрафует, а вечером я унижаю его жену и беру с нее за это деньги, которые зарабатывает Истасов, штрафуя меня».

— Этот дурак сказал, что задержится на совещании, — говорила ему мадам Истасова, прижимая ушко к его не покрытой растительностью груди. — Как будто я не знаю, что он трахается на Академике Варги.

— На ком он трахается?

— На Академике Варги.

— Не знал, что он возбуждается при виде образованных мужчин.

— Он возбуждается при виде глупых ссыкух. Главное, чтобы волосы были гладкими, белыми и рост не ниже ста семидесяти.

— А при чем здесь академик?

— Забудь об этом. — Она наклонилась к нему и поцеловала влажными губами. — На сколько монстр оштрафовал сегодня моего мальчика?

— На пятьсот долларов, — сказал Пусодин, понимая, что когда-то все это придется возвращать одной суммой.

— Ах он животное! — И мадам Истасова, отвернувшись к тумбочке и демонстрируя Роме не очень сексуальную спину с торчащими, покрытыми пупырышками-родинками лопатками, копалась в темноте в поисках компенсации.

Тем Рома и жил. Но месяц назад ему было предложено украсть у Истасова миллионы и уехать на острова. Рома не знал, что имеет в виду под «островами» жена Бориса Борисовича, но в данном контексте «острова» для него представлялись «участками суши, со всех сторон окруженными водой». В понимании Пусодина это было как раз то место, бежать с которого, если вдруг на островах появится обокраденный Истасов, решительно невозможно. Разве что только вплавь. Сама идея ему нравилась. Последствия — нет.

Появление в его жизни странного типа со стальным взглядом и в мятом костюме насторожило. А последние слова незнакомца: «Истасов, значит…» — заставили его и вовсе призадуматься. Первой его мыслью было рвануть куда глаза глядят. Уже догадавшись, что дело не в проститутке, а в той, к кому Борис Борисович заглядывает по четным дням месяца, Пусодин пришел к печальному заключению, что теперь побег невозможен. Во-первых, тип внимательно изучил все записи в Ромином паспорте, а после и вовсе сунул паспорт в карман. Во-вторых, он сообщил страшную новость: если Рома хочет жить, он будет ему помогать. А если Рома дернется в сторону или совершит иную глупость, тип сдаст Рому Истасову. Но больше всего Пусодину не понравились стихи, прозвучавшие за минуту до того, как они вышли из «Фольксвагена» и направились к запасному входу в «Макарену».