Синдром Л
Шрифт:
— Да… я…он… Рустама не изображал?
— Ну, да, кажется, его Рустамом звали, бандита, под видом которого капитан этот, Ганкин, в банду попал. А может, я и путаю уже. Но какое-то такое имя, восточное.
— Имя восточное… ну ладно, пап, я пойду, а?
— Еще секунду подожди. Так вот. Я стал по поводу Ганкина пытаться прояснить ситуацию, понять, кто передо мной. И тут вдруг твой жених ни с того ни сего начинает мне Музиля декламировать!
— Не может быть! То самое место?
— Ну, в том-то и дело! То есть получается, что его Сергуткин прислал!
— Я в шоке, пап. И что — что
— Да в том-то и дело, что ничего. И еще. Там контрольный подвопрос предусмотрен: как Музиль сначала хотел назвать свой роман? Так вот, не знал ответа твой без пяти минут благоверный, не знал! А ведь ранний вариант названия был такой… говорящий. «Шпион»!
— А, вот видишь, я так и знала, что-то здесь не так. Загадка какая-то. Не верю, что мой Саша связным к тебе послан. Он-то сам как объясняет все это?
— Да какую-то чушь бормочет. Про сны какие-то. Про ложную память, про Синдром Л. Но я плохо слушал. Так разозлился, контроль над собой утратил. Ну ты видела. Прогнал его.
Фазер говорил теперь почти извиняющимся тоном. Уже вроде ощущал неловкость за то, что выгнал человека.
— То есть Саша вообще ничего не требовал от тебя? Никаких заданий не давал?
— Сегодня не требует, а завтра потребует… Тут на днях снова корейский президент приезжает, да не один, а вместе с генеральными секретарями Евросоюза и Азиасоюза. Будут добиваться от наших властей соблюдения обязательств по окружающей среде. А то, говорят, вы очень сорите сильно — больше, чем все остальные, вместе взятые. При том, что промышленность у вас наполовину стоит. Представь, заставят меня там от имени диссидентов заявить: отстаньте вы от нас с этой вашей гребаной средой. Дескать, не до того нам. У нас голод. Не учите нас жить, а лучше помогите материально — жратвы побольше дайте. А не дадите, мы вам такую среду устроим…
— Ну ладно, папа, не фантазируй! Никто пока ничего подобного от тебя не просит. Будем надеяться, и не попросит.
На этом я попрощалась, пожелала Фазеру спокойной ночи, якобы спать пошла. А сама уселась на кровати в своей комнате и думаю: как все-таки скверно, как нехорошо. Все дело жизни отца перечеркнуто. Ставлю себя на его место: хотелось бы мне жить после этого? Ответ ясен: нет. Эх, отомстить бы за него. Взять «парабеллум» и негодяев этих…
Хотя бесполезно: запас негодяев у них бесконечен… Но приятно было бы… Большой вопрос, что все это для нас с Сашей моим означает? Тоже явно ничего хорошего.
Я тихонько вышла посмотреть, что происходит в квартире. Свет был погашен. Подошла к спальне, заглянула тихонько. При лунном свете, проникающем в окно, было видно, что он спит теперь нормально, на боку, как обычно. Посапывает мирно. Но мне так стало жалко его, остро захотелось, как в детстве, подбежать, прижаться, пропищать: папа, я соскучилась… Подошла на цыпочках, одеяло поправила.
Вернулась к себе и снова набрала Сашин номер. Он не спал, как я и думала, сразу откликнулся. Но голос был очень странный.
— Ну что, рассказал тебе твой Фазер про меня ужасы?
— Ну да, рассказал… Но вообще тут у нас такое было…
— О, у меня тоже кое-что… тут… случилось.
— Ты меня пугаешь… С тобой точно все в порядке? Мне кажется,
— А как мне может быть хорошо? Я вот сижу, Музиля вашего читаю. И как раз по этому поводу еще одну отличную цитату нашел. Слушай:
«Мне нехорошо! — заявил он. Это была старая, укоренившаяся формула, означавшая, что ему хочется выпить рюмочку». Я рассмеялась. Действительно — про нас. Может, стоит все-таки сделать усилие, прочитать этого «Человека без свойств»?
— Не вздумай… я про рюмочку.
— Может, хоть закурить мне опять. Разрешаешь?
— Нет! Ни в коем случае. Слушай, а ты точно не…
— Точно не! Но только молчи! Не надо… ты понимаешь меня? Не надо… сейчас… Приедешь, тогда поговорим. Беспроводным образом.
— Ну так я приеду. Такси попробую вызвать…
— Только если у тебя есть спецталон на ночной вызов.
— Да валялся где-то, академический.
— А отца твоего точно можно теперь одного оставить?
— Можно. А вот тебя нельзя.
— В смысле? А, понял! О, это прекрасный смысл!
Я и не чаяла, что можно в наши дни в Москве в течение получаса ночью машину получить. Повезло. Где-то свободный таксист рядом оказался. А по пустому городу машина домчала меня за десять минут.
Я думала, что любовь снимет напряжение, но мы занимались ею слишком сосредоточенно, слишком старательно, умственно, не любили, а пытались получить терапевтический эффект. При этом присутствие Шебякина за стеной давило, приходилось разговаривать шепотом, и ласкать друга молча, и молча кончать. Главное было — не вскрикнуть в конце. Но потом стало легко. Саша лежал на боку, прижавшись ко мне, и нежно касался пальцем то подбородка, то уха, то губ. А я пыталась этот палец поцеловать, а он его отнимал в последний момент.
— Это такие салочки, — шепотом сказал он.
— А вообще, можно в принципе вот так всю жизнь лежать и любоваться… этим всем. И не надо больше ничего… Еще если трогать чуть-чуть разрешат… Во-от здесь… ну и тут совсем чуть-чуть. И вот там…
— Эту песню я уже слышала, — сказала я, уворачиваясь от его пальца. — Однако практика показыва…
Но тут он залепил мне рот поцелуем. И мы лениво, но чувственно, не спеша, стали целоваться, и уже начали потихоньку возбуждаться опять, как вдруг Саша оторвался от меня и сел в кровати. Как будто что-то вспомнил.
— Что такое? — спросила я. — Пост коитус омне анимал тристи? После акта любви каждый зверь печален?
— Мне в полночь звонила Лида, — шепотом сказал Саша. — Это заведующая секретариатом нашим. Сказала, в восемь утра начальство собирает всю мою группу для срочного совещания. А потом она не удержалась и говорит: по страшному секрету могу сообщить. Поймали предателя-то! Точно говорю: поймали. Только ты меня не выдавай, это должен быть сюрприз. Так что все, говорит, Санёк, готовь лацкан для ордена! Я пытался ее еще расспросить, но она испугалась, что и так наговорила лишнего. Попрощалась и повесила трубку. Я попробовал коллегам дозвониться, но никто трубку не взял. Наверно, спали уже. Так что вот я не знаю, что и думать. Кто может быть этот предатель? И какие-то предчувствия у меня нехорошие… Может, я сам себя поймал, а? В результате блестяще проведенной операции?