Синдром самозванки, или Единственная для Палача
Шрифт:
У меня волосы встали дыбом. Обычно при столь сильных эмоциональных реакциях та могучая темная сила, что стала моей частью, мгновенно пробуждалась и стремилась вырваться на свободу. Однако сейчас я ощущала лишь её слабые отголоски. Словно она была где-то очень далеко, следами призрачного эха напоминая о себе.
А в следующую секунду меня накрыло уже другое опасение. Что если неизвестный яд навсегда заблокировал темного феникса? Теперь казалось жизненно важным узнать о всех возможных побочных действиях проклятой синеголовки. Но единственным источником информации по-прежнему была только Миреке.
— Не подскажешь, когда действие яда полностью подойдет к концу? А то мне уже надоело это ужасное онемение. И что такое болтали мои похитители, когда говорили, будто на женщин и мужчин-магов синеголовка действует по-разному?
— Так и есть, — с умным видом кивнула Мира. — Обычно девушки от неё очень крепко засыпают. На несколько суток. Лежат совсем бледные и еле дышат. После просыпаются практически парализованные и ещё часов двенадцать постепенно приходят в себя. У магов действие менее выраженное и заканчивается гораздо быстрее. Считается, что магия сжигает яд изнутри. Зато пока она это делает, маг лишается возможности пользоваться своими силами.
— То есть, магия блокируется лишь на время? — на всякий случай уточнила я ещё раз.
— Да.
Я не слишком умело скрыла вздох облегчения, сейчас предпочитая верить в лучшее.
— Хорошо, с этим разобрались. Теперь скажи, сколько нам предполагается плыть до Туманного залива?
— При попутном ветре и без штормов — дней пять.
— И чем, предполагается, мы с тобой должны будем заниматься всё это время?
— Пока все думают, что ты спишь, ничем, — с готовностью пояснила Миреке. — А затем мне прикажут тебя искупать и переодеть в традиционный для невольниц хоп* Хаджу наряд. Многие, как только понимают, куда попали, принимаются кричать и никого не желают слушать. В таком случае, если девушка противится и пытается навредить себе или кому-то из нас, её пару дней пытают калмой и не дают пить.
— Калмой? — переспросила я.
— Это серьга подчинения, — Миреке показала на скромное золотое колечко в хрящике левого уха. — На тебя её тоже наденут.
— Когда? — В моей голове с бешеной скоростью вращались шестерёнки мыслей.
Если серьгу, по которой наверняка будут запускать какой-нибудь магический аналог электрошока, наденут на меня раньше, чем я смогу воспользоваться силой черного феникса, то шансов выбраться из этой мерзкой истории станет ещё меньше.
— Уже завтра.
Получалось, что в запасе у меня оставалась совсем небольшая фора. Я принялась взволнованно шарить под собственной юбкой. В какой-то момент мне даже показалось, будто потайной карман пуст. От шока закружилась голова и сделалось дурно точно при сильной качке. Видимо, я и в самом деле изрядно побледнела, раз Мира, засуетившись, принялась на меня махать небольшим опахалом, больше похожим на веер. Но затем, к моему великому облегчению, ладонь таки нащупала главное наследие дядюшки Цвейга.
— Что это? — заволновалась девушка,
— Ничего страшного, — откровенно покривила я душой. — Простые свитки. Сейчас самое время их почитать.
Ничего не подозревающая Мира с нескрываемым интересом следила за тем, как я медленно разворачиваю одну из самых великих магических святынь древности. Она даже не могла себе вообразить, сколь многое сейчас стоит на кону. По крайней мере, для меня и одного маленького мальчика.
Боялась ли я? Ужасно. Вот только время для страхов и сомнений вышло. Если я не решусь сейчас, то, возможно, упущу единственный шанс на спасение. Не говоря уже о том, что нарушу слово, данное умирающему.
Руки мои тряслись, но я упрямо разматывала скрижаль, сначала одну, затем и вторую.
— Ах, — воскликнула Мара, когда твердые основы, на которые был намотан пожелтевший пергамент, буквально растворились в воздухе. — Волшебство?
Но я уже не могла ничего ей ответить. Мой взгляд, словно намертво примагниченный, застыл на проявившихся письменах. Я не понимала ни слова, ни одной схемы, причудливого знака, символа, но зато прекрасно ощущала, как что-то тяжелое и тягучее вливается в меня где-то в районе солнечного сплетения.
Всё тело будто кололо миллионами крошечных иголок, кончики пальцев на руках болезненно жгло. Их словно опустили в кипяток, который проник под кожу, поднимаясь все выше и выше. В голове сделалось пусто. Всё затопил нестерпимый жар.
Я стиснула зубы так сильно, что они лишь чудом не стали крошиться. Жилы на шее напряглись до треска, и громкий пронзительный звук острым копьем прошил всё моё тело от макушки до самых пят. Мне показалось, что я умерла. Боль и невесомость захватили, закружили и куда-то понесли, попутно разрывая на маленькие светящиеся клочки саму мою суть, саму душу. Это было странно и больно. И так страшно, что я практически уверовала, что мой разум подобного не вынесет.
Только одна мысль, словно слабый, но упрямый пульс стучала точно набат: «Не ради себя…»
Я даже не понимала, о ком так тревожусь, но отчаянно цеплялась за этот единственный якорь.
— Ай! — вскрикнула, когда весьма ощутимая пощечина алым отпечатком тонкой ладошки расцвела на моей щеке.
— Я жива? — прижав руку к пылающему месту, хрипло спросила.
— Жива, — обиженно буркнула Мира. — Но я, наверное, сейчас тебя убью.
Она надула губы и отвернулась.
— Испугала меня. Не зря говорят, что для женщин чтение — один только вред, — бурчала она, вертя в руках совершенно пустые скрижали.
— Что это за гадость такая? — свалив их мне на грудь с видом, будто подержала бомбу, потребовала Миреке объяснений. — Ты тут так извивалась, что я чуть было не бросилась звать на помощь. Даже не знаю, что меня остановило.
— Ты всё сделала правильно.
Во рту ужасно пересохло и я потянулась к кувшину с водой, который стоял на низком столике неподалеку.
Мира великодушно подала мне наполненный до краев стакан. Напившись, я откинулась на подушки. Прислушалась к себе, но не почувствовала никаких изменений. Даже доступ к собственной магии всё так же оставался заблокирован. Неужели всё зря? Неужели мне грозит повторить судьбу ундера?