Синдром Шишигина
Шрифт:
Я, дед и Люба в отсутствие мечты
Я не помню, чтобы я когда-то
думал о мечте так долго и подробно, как сейчас.
Я не помню, чтобы я когда-то
не делал что-то в срок.
И этот текст мне хотелось написать
раньше
Но он родился сегодня,
когда я оставил Москву на каких-то четыре дня
и приехал в родной Екатеринбург.
В город, где все мечты берут своё начало
(и свой конец).
Пять лет назад, окончив театральный институт
с красным дипломом (неважная,
но тогда важная деталь),
я приехал «покорять столицу».
Первым делом поехал на «Мосфильм»
и встал в актёрскую базу.
Сделал портфолио у крутого фотографа,
приехавшего недавно из Америки.
Я был уверен, что завтра мой телефон
будут обрывать
агенты, продюсеры, кастинг-директора.
Вот какой я красавЕц.
Берите, хватайте, налетайте.
Сыграть, станцевать, спеть.
Всё могу!
Уральский самородок-золото!
Правая рука подписывала воображаемый контракт.
В левой – двойной эспрессо со сливками
(его принесла ассистент по актёрам,
симпатичная блондинка с каре).
Впереди многочасовая смена.
Надо беречь силы, слова и эмоции.
Я благодарю ассистентку небрежным кивком головы.
Делаю вид, что повторяю сценарий.
Скоро в кадр.
Камера!
Мотор!
Начали!
Но назавтра не было ни одного звонка.
Я подождал неделю, другую.
Глухо.
По три раза на дню звонил родителям.
Слёзы подкатывали, но я держался молодцом.
Я не мог дать слабины.
Я говорил, что всё зачудительно.
Что всё очуденно.
Открыть истинное положение вещей я решился
только своему педагогу:
– Хочувернуться-мнездесьплохо-одиноко-
– здесьбезсвязейникак…
– Ты всего неделю в Москве!
– Немогунемогунемогу…гугугугу (неразборчиво).
– К тебе кто-то приставал?
Моя истерика резко обрывается.
И я абсолютно спокойно и твёрдо ей отвечаю:
– Нет… и не пристанет…
С тех пор прошло больше пяти лет.
Я редко бываю дома.
Эти вылазки всегда кратковременные.
Вот как сейчас – всего какие-то четыре дня.
В Екатеринбурге я не думаю о дедлайнах.
За эти четыре дня происходит самое важное.
Я сижу в кабинете моего деда.
Достаю из ящика стола запылённую аудиокассету.
Подкручиваю ручкой ленту.
На кассете написано фломастером:
«Дениска, 4 года».
Вставляю кассету в приёмник (чудом не выбросили).
Сначала громкое шипение.
А
молодой и звонкий (как мне кажется) голос деда
и лепетание ребёнка.
Я не узнаю себя.
Это не я.
– Дениска, ну давай спой нам!
К деду присоединяются ещё голоса
(шумно, весело, неразборчиво).
– Фто спеть?
– Что хочешь, давай!
– Просим, просим!
Аплодисменты (жидкие, от силы зрителя три,
не больше,
но плёнка плюсует).
– Люба уфпенска кабряалет
Запись прерывается.
Грубая стыковка.
Затем снова оживает.
И детский голос поёт (ну как поёт):
– А я сяду в кабряалет
И уеду куда-нипуть
Если фпомниф
Меня забууууудь
Если вспомнишь.
Вспомнил…
Остановил кассету.
В это время в кабинет заходит дед.
– Поехали в сад, – говорит.
И мы едем в сад.
Бабуля осталась дома (устала, давление).
Деду – 83 года.
Он водит машину.
Аккуратно-медленно-очень медленно —
не нарушая правил.
Не обращая внимания
на мат и клаксоны подгоняющих водителей.
От дома до сада 15 минут езды.
Мы едем добрых сорок.
И успеваем прослушать весь альбом
Любы Успенской.
– Если вспомнишь, меня забудь,
А вернёшься, меня здесь нет, —
Поёт наше святое трио —
Я, Люба и дед.
Жаль, что в дедовском «Лансере»
нет окошка на крыше.
– А я сяду в кабриолет… (проигрыш соло
саксофона)
Мы приедем с дедом на дачу
и будем подвязывать старую яблоню.
Ветка не выдержала урожая.
Надломилась.
Держится, как говорится, «на соплях».
В прошлом году не было ни яблочка.
А в этом…
Куда столько – пропадут…
Несколько слоёв синей изоленты.
Бессмысленный паллиатив.
Жалко ломать.
– Ещё одним слоем пройдусь, – говорит дед.
– Давай, – говорю.
Сам держу ветку.
Отпускаю – держится.
Я не помню, чтобы я когда-то
не думал о мечте так долго и подробно, как сейчас.
У меня нет желания брать в руки телефон.
А вдруг звонят с «Мосфильма»?
Нет, там теперь нет актёрской базы, всё закрылось.
А вдруг это Михалков-Бондарчук-Бекмамбетов?