Синее на золотом
Шрифт:
– Кто это? – спросил он, поворачиваясь к Оливье. Но тот только плечами пожал.
Старый слуга уже шел им навстречу, бормоча слова приветствия, и морщинки на его лице сложились в радостную гримасу. Он сообщил им, что господин маркиз чувствует себя хорошо, и что госпожа Анриетта, племянница маркиза, ждет ребенка, который должен родиться в сентябре. Господина Себастьена де ла Трав, ее мужа, некоторое время назад арестовали эти помешанные, но потом отпустили. А госпожа маркиза…
– Кто это только что пел, Лоран? – не утерпел Арман. Песня уже стихла.
– Госпожа
«Ах, ну да, конечно же», – подумал Арман. Кто еще мог в этой глуши распевать песни на незнакомом языке? Но теперь он не мог дождаться мгновения, когда наконец увидит обладательницу голоса.
Ева, стоя у окна, рассматривала прибывших из Парижа гостей, которые о чем-то говорили внизу с Лораном. Амелия сидела за роялем, пальцы ее лежали на клавишах, на лице застыло задумчивое выражение. Она явно витала в мире грез.
– Их двое, – объявила Ева, насупившись. – Блондин и брюнет. Думаете, один из них тот, кто вам нужен?
Амелия вздохнула, как человек, который только что очнулся.
– Иногда я и сама не знаю, что мне нужно, – ответила она, поднимаясь с места. – Подойди-ка сюда.
Когда Арман вошел в гостиную, в ней находились две женщины. Одна со скромным видом держалась в стороне, а вторая сидела за роялем. Первая была бледная, но миловидная, а вот о второй этого ни в коем случае нельзя было сказать. Она была красная, как помидор, и поглядывала на Армана исподлобья.
Кроме того, она была страшна, как созвездие смертных грехов.
«Черт возьми!» – подумал расстроенный Арман. Он был готов к тому, что обладательница прекрасного голоса окажется не слишком красивой – ведь природа любит пошутить, одаривая каким-либо талантом человека, с виду непримечательного, – но не ожидал, что невеста его друга настолько некрасива. Переборов себя, он подошел к страхолюдине и почтительно поклонился.
– Сударыня…
– Я имею честь говорить с виконтом Оливье де Вильмореном, не так ли? – спросила страхолюдина, косясь на свою служанку.
Анриетта де ла Трав вошла в комнату, увидела у рояля Еву, которой Арман кланялся со сконфуженным видом, заметила, как блестят глаза Амелии, которая держалась в стороне, и засмеялась. Анриетте нравилась Амелия – за предыдущие месяцы молодые женщины успели подружиться, и Анриетта сочла шутку подруги забавной.
– О! Арман! Как это мило с вашей стороны – обхаживать служанку нашей гостьи!
Арман вздрогнул и покраснел. Он понял, что его провели, его самолюбие было всерьез задето. С досадой он перевел взгляд на настоящую Амелию фон Хагенау. Он ожидал встретить на ее лице насмешку, но, к его удивлению, она даже не улыбалась.
– Это графиня Амелия, невеста нашего Оливье, – весело сказала Анриетта, – и не просите меня произнести ее немецкую фамилию, я постоянно ошибаюсь. А это шевалье Арман де Силлег де Бельфор, дальний родственник моего мужа.
Дальний родственник в смущении поклонился. Теперь, когда он заметил, что Амелия – красивая молодая женщина, он готов был подыскать ее выходке самое выгодное объяснение. Нет ничего удивительного, что она нервничала перед встречей со своим женихом и захотела сначала посмотреть на него со стороны, прежде чем знакомиться. Он осторожно взял ее руку. Пальцы были тонкие и
– Мы не могли встречаться с вами прежде? – осведомилась она. – В моей стране?
Арман собирался ответить, но тут вошел Оливье, бросил взгляд на Еву – и заиндевел, бросил взгляд на Амелию – и оттаял. Анриетта, смеясь, рассказала ему, как Арман по рассеянности едва не перепутал Амелию со служанкой. Оливье галантно попросил прощения за своего друга и дал понять, что уж он-то никогда бы ни с кем не спутал свою невесту. Амелия улыбнулась, а Арман, заметив эту улыбку, почему-то нахмурился.
– Я слышал ваше пение, когда мы подъезжали сюда, – сказал он Амелии. – О чем эта песня?
– О, о том же, о чем и все остальные. О любви и смерти.
Но тут вмешалась Анриетта, которая объявила, что обед скоро будет готов и что все обитатели замка будут рады услышать от гостей вести из Парижа.
– Мы привезли хорошие вести, – сказал Оливье. – Дюмурье бежал к австрийцам. Маленького тигра больше нет: он укрощен!
– Ура! – воскликнула Анриетта и захлопала в ладоши. – По такому случаю я попрошу у дяди бутылку лучшего вина. Не каждый день слышишь такую новость!
Ее щеки раскраснелись, глаза сияли. Амелия уже давно поняла, что все обитатели замка держат сторону короля, но даже среди родственников Анриетта слыла самой пылкой роялисткой. Она ненавидела революцию, республику, новые порядки – все, что грозило привычному укладу ее жизни. Каждое поражение синих было для нее слаще меда, каждая победа роялистов вызывала у нее взрыв радости. Бегство Дюмурье, который не дал союзникам завоевать Францию, определенно было победой, и эта победа явно заслуживала того, чтобы ее отметили в семейном кругу.
Глава 2
– Сначала Лафайет, потом Дюмурье! Поразительно!
– Интересно, почему все генералы бегут из армии синих?
– Наверное, такая хорошая армия, что ей даже генералы не нужны. Роза! Передайте мне соль, пожалуйста.
– Да, мадам Анриетта.
– Мы должны думать о нашем короле. Король умер – да здравствует король!
– Не забывайте о вдовствующей королеве, господа. Предлагаю тост за нашу государыню Марию-Антуанетту, и да хранит ее бог!
Они говорили, перебивая друг друга, а Амелия, которая не поспевала за разговором, переводила взгляд с одного лица на другое. Вот Александр, маркиз де Доль, нынешний хозяин замка, – благородное лицо, седые волосы, орлиный профиль. Вот Анриетта, его племянница, круглолицая брюнетка на четвертом месяце беременности, но это совсем незаметно, настолько искусно она подбирает платья. Вот Себастьен де ла Трав, ее муж, худощавый неприметный блондин с глазами слегка навыкате, отчего он напоминает Амелии какую-то сплющенную рыбу. Сбоку от него сидит мадам Клементина, престарелая тетушка маркиза, которая живет в замке уже много лет. И кто бы подумал, глядя сейчас на эту старуху с трясущейся головой, что когда-то она блистала при дворе Людовика XV, что из-за нее дрались на дуэлях, что у нее было бессчетное количество романов! А как она умела рассказывать о той эпохе! У нее была особенная манера выражаться, унаследованная от того двора, легкомысленного до неприличия, и в первые дни выздоровления Амелии именно она развлекала ее самыми разными историями о тех временах.