Синее на золотом

Вербинина Валерия

– О графине де Шантри я вам уже говорила? Она вернулась к мужу и даже родила ребенка – как полагали в свете, исключительно по рассеянности.

– И тут слуга падает на землю и говорит герцогу Ришелье: «Сударь, мочи нет, сейчас умру!» Ну, герцог был видный мужчина, и слюнтяев он не терпел. «Что за глупости, Пьер! – говорит он. – Умереть может любой дурак, в то время как выжить способен далеко не каждый».

– Король ее отличал, и она думала, что это продлится вечно. Но у короля было на этот счет свое мнение. У него вечности заканчивались очень быстро.

Тетушка Клементина жила в замке не одна, а с компаньонкой Розой, старой девой лет шестидесяти,

тощей, сухой, желчной и к тому же страшной ханжой. У Амелии сначала возникло впечатление, что эти две женщины терпеть друг друга не могут, потому что они постоянно препирались. Странными казались лишь два обстоятельства: то, что окружающие не обращали на их ссоры никакого внимания, и то, что после самой громкой перепалки женщины как ни в чем не бывало садились в гостиной, и Роза читала вслух госпоже какую-нибудь книгу. Помимо этого, у них было два основных развлечения: у компаньонки – пугать госпожу ужасами, которые ждут после смерти развратников, а у почтенной дамы – шокировать старую деву подробностями своих романов. Послушать мадам Клементину, так она всю жизнь порхала из постели в постель, не ведая ни абортов, ни болезней и никогда не терпя в любви поражения; ее ни разу не отвергали, мужчины всегда восхищались ею и делали все, чтобы доказать ей свое восхищение. Но иногда, впрочем, и на нее нападало нечто вроде сожаления. Ей было семьдесят восемь лет, она промотала все, что имела, и теперь доживала свои дни в замке племянника – одинокая, без детей, без привязанностей, и как будто мало было того, что она сама обратилась в развалину, она была еще и обречена видеть, как гибнет весь ее мир – мир аристократических ловеласов, пудреных париков и нескончаемых придворных праздников. Единственным спасением были воспоминания, где все неизменно были молоды, галантны и хороши собой; и даже сам король, помнится, пригласил ее однажды на танец, и если бы не интриги госпожи де Помпадур… Но, впрочем, ее быстро утешил герцог Ш., и лишь потом она поняла, что он сам был частью этих интриг и притворялся, что влюблен в нее, дабы не подпустить к королю.

– Ах, дорогая, – вздыхала мадам Клементина, – если бы я знала о мужчинах столько, сколько знаю теперь, не исключено, что я бы предпочла остаться невинной!

– Вам бы это не удалось, – ехидно заметила Роза, – даже если бы к вам приставили целый полк!

– Ну, с полком-то, конечно, не удалось бы, – смиренно согласилась та.

Когда Амелия поправлялась, тетушка Клементина то и дело навещала ее; а так как старики болтливы, то молодая женщина вскоре получила полное представление о семье, в которой оказалась. Она узнала, что маркиз Александр увлекается разведением цветов, что по натуре он весьма гостеприимен, любит читать Данте в оригинале и не так давно женился по любви на некой Терезе д’Эрмон. Слово за слово, и Амелия выяснила, что Тереза, которая была примерно в два раза моложе мужа, отнюдь не разделяла его чувство. У нее было несколько романов, но больше всего она привязалась к Оливье де… Тут тетушка Клементина умолкла.

– Кто этот Оливье? – спросила Амелия. – Случайно не мой жених виконт де Вильморен?

Тетушка Клементина с жаром стала ее уверять, что она ничего подобного не имела в виду, но выражение ее лица говорило об обратном. Она вовсе не хотела огорчать молодую женщину, которая произвела на нее очень приятное впечатление; но, впрочем, Амелия восприняла известие о Терезе с поразительным спокойствием.

– А что же маркиз? – спросила она. – Неужели он не знает?..

– Дорогая, знает, конечно, но смотрит на это сквозь пальцы.

Больше ему все равно ничего не остается… в его-то возрасте!

Сама Тереза сидела сейчас за столом по правую руку от маркиза Александра. Эта кудрявая темноволосая женщина не могла считаться красавицей, но была в ней какая-то изюминка – то ли удлиненные к вискам глаза, то ли длинная тонкая шея, то ли великолепные плечи, то ли кошачьи вкрадчивые манеры. Во всяком случае, она обращала на себя внимание. И Амелию, которой никогда в жизни не приходилось бороться ни за одного мужчину, невольно забавляла сложившаяся ситуация. Куда меньше она забавляла Терезу, которая предвидела, что у ее соперницы есть все качества, которые могут заставить любовника переметнуться к ней. При одной мысли об этом глаза Терезы темнели, и она начинала смеяться низким хрипловатым смехом, в котором сквозила угроза.

– Я слышал, Себастьена арестовали, но сразу же отпустили? – спросил Арман. – Как это произошло?

Себастьен де ла Трав поморщился.

– Кто-то донес им, что Никола был в войске принца Конде, – сказал он.

– Никола – это кто? – подала голос Амелия.

– Никола де Флавиньи – мой брат, – пояснила Анриетта, поворачиваясь к ней. – Когда все это началось, он эмигрировал. Потом он вступил в войско Конде и погиб в бою. – Она обернулась к мужу: – Откуда синие могли узнать об этом?

– Не знаю, – ответил Себастьен, – у этих негодяев везде шпионы. Думаю, проболтался кто-то из слуг, которые ушли от нас.

– Но синие вас отпустили? – спросил Оливье.

– А что им было делать? В нашей округе у каждого второго есть родственник или знакомый в армии Конде. Они спрашивали, что он делал за границей и не было ли от него вестей. Я им рассказал, что он погиб, и они от меня отстали.

– Если мы на заметке, то это плохо, – мрачно проговорил Арман. – Очень плохо.

Тереза улыбнулась.

– О, Арман, вы еще ничего не знаете, – весело сказала она. – Мы все тут ярые якобинцы. На улицу надеваем трехцветные кокарды и вместо месс поем «Карманьолу».

– Вы шутите, госпожа маркиза? – изумился Оливье.

– Никаких шуток, – отозвался старый маркиз. – Для всех синих мы свои. Как вы знаете, в прошлом я имел несчастье написать несколько статей, где говорил о необходимости преобразований. Заметьте, я до сих пор не отказываюсь от своих слов. Кое-что и в самом деле надо было изменить, но не таким же образом! Стоило разрушать Бастилию, чтобы переполнять Карм и Консьержери!

– Это парижские тюрьмы, – пояснила Анриетта Амелии. – Не дай бог туда попасть, из этих стен только одна дорога – на эшафот.

– И теперь вы вытащили свои статьи на божий свет? – спросил Оливье у маркиза.

– По необходимости, дорогой виконт. Опять же, мне легче было ходить к новым властям и просить за Себастьена. Но я сумел их обмануть. Я поклялся именем республики, что в моей семье нет роялистов и никогда не будет, произнес множество патетических слов, и Себастьена отпустили.

Оливье и Арман переглянулись.

– А это умно, господин маркиз, – заметил Арман. – Очень умно. Особенно теперь, когда мы ждем… одного человека.

Себастьен нахмурился.

– Вы назначили ему встречу в замке? – резко спросил он.

– Он едет из Амьена, и ему удобнее встретиться с нами здесь, – ответил Оливье. – Не беспокойтесь, кузен. Мы пробудем в замке всего один день.

– Полно, господа, – вмешался маркиз. – Любые гости желанны под этим кровом. Вы, Арман, и вы, виконт, можете оставаться здесь сколько пожелаете… как и все ваши друзья.