Синее золото(Роман)

Борман Аркадий Альфредович

— Да что вышло? Это совершенная ложь, что она была прошлым летом в России. — Бернье невольно вспомнил рассказы о провокационных методах советского сыскного аппарата. — Я не верю и, пока не получу от Паркера сообщения, не поверю. Все ваши сведения о каких-то ее поездках сплошная выдумка… А где Воронов?.. — резко оборвал он.

— Воронов, Воронов, — замялся Ланг, — он тоже с ними.

— С кем с ними?

— С бандитами.

Бернье даже отступил от Ланга, потом схватил его за лацканы пиджака и начал трясти.

— Вы

все врете. Воронову было поручено похитить Дикову. Теперь я понял. Я так не оставлю этого дела. Я вас сделаю лично ответственным за исчезновение моей секретарши. Говорите, где она? Сейчас же говорите.

— В тюремной больнице города Н.

— А Воронов?

— Воронов убит.

— Так я и поверю. Кем убит?

Ланг вдруг сам усомнился в правильности своей информации. За эти дни он навел справки о передвижении Диковой за последние годы и выяснил, что она действительно никуда не уезжала из Франции с детских лет.

Казалось, он знал все приемы своего начальства, но никак не мог понять, что произошло. Вся эта история могла совершенно испортить его карьеру. Ведь это он, ожидая от Бернье компенсации, два месяца тому назад выхлопотал разрешение на поездку в Россию секретарше директора Компании редких металлов. Начальство никогда не простит ему такой промах.

Но ведь она раньше никуда не выезжала из Франции, — в этом для Ланга не было никакого сомнения. У него голова шла кругом и он решил все поднять на ноги, чтобы выяснить, в чем дело. Прежде всего, надо было усилить наблюдение за семьей Диковой.

Бернье, после разговора с Лангом, сразу же бросился к высоким особам.

— Это провокация, — горячился он в кабинете советского дипломата. — Если вы не отпустите мою секретаршу, от этого пострадает торговля между двумя странами.

— Но г-н директор, она…

— Она ничего, это все ложь. Она все время находилась при мне.

Через несколько дней, однако, он получил письмо, сильно поразившее его. Сведения Ланга о том, что Таня в тюремной больнице, подтвердились. Паркер обещал позже сообщить более подробные данные, а сейчас писал наспех и только указывал, что ее необходимо задержать до выздоровления в местной больнице.

А еще через несколько дней Бернье получил открытку от своей секретарши из одного из пограничных с Россией государств. Он хорошо знал ее почерк. Она писала:

«Я во многом виновата перед вами, но поверьте мне — гораздо меньше, чем вам говорят. Мне сейчас очень трудно. Сделайте, что можете. До выздоровления невозможно быть перевезенной в другое место. Передвижение будет роковым, я уверена, что вы употребите все свое влияние дли этого».

Бернье повертел открытку в руках.

— Что за история, ничего не понимаю, — сказал он сам себе.

Он вызвал отца Диковой. Тот сказал, что ничего не знал о неприятностях, происшедших с его дочерью. Бернье внимательно следил за ним, когда рассказывал то, что ему было сообщено.

— Г-н

директор, я не верю, что моя дочь это сделала. Это провокация. У меня к вам только одна просьба — постараться исполнить то, что она просит.

Бернье был поражен кажущимся спокойствием своего собеседника. Он взглянул на него и увидел перед собой серые глаза своей Секретарши.

Ему даже стало неприятно.

— Вас не волнует эта история? — спросил француз.

— Как не волнует? Я-то знаю, что ей угрожает.

Диков соврал Бернье. Он уже знал о происшедшем. Паркер в точности исполнил просьбу Тани и как только Хилидзе сообщил ему, что она арестована, послал открытку по указанному адресу.

Сведение о неудаче произвело ошеломляющее впечатление на друзей Тани. Они были уверены в ее успехе. Верили в ее счастливую звезду. Ее удачи всегда ободряли друзей, даже когда они шли на самые безнадежные дела. Кроме того, продажа брильянта должна была дать им хорошие средства для дальнейшей работы. Они так на это рассчитывали.

— «Синица ранена, лежит в тюремной больнице города Н.» — было сообщено в разные стороны.

Таня любила свою птичью кличку. Она была известна только очень немногим друзьям, с которыми она делила все опасности своей жизни, и ей казалось, что это прозвище скрывает ее от всего мира.

Диков знал, что с момента отъезда его дочери из Парижа за ним идет усиленное наблюдение, и к нему на дом по делам никто не являлся. Он стоял на стоянке на шумной улице центрального Парижа, когда его взяла нарядная дама.

— Синица задержана, — быстро говорила она, когда они ехали по большим бульварам. — О судьбе камня ничего не известно. Сегодня вечером тебя просят быть на ярмарке в Сен-Клу.

Народу на ярмарке было много. Диков долго стоял у лотка, где разыгрывались сахар и шампанское. Он несколько раз ставил по 35 сен., но никак не мог выиграть.

Наконец его тронули за рукав.

Их было трое. Все были одеты как французские рабочие — вместо воротников шарфы. Грызли какауэтки. Двое были совсем молодые, бросалось в глаза их атлетическое телосложение и какая-то почти картинная красота одного из них. Смуглый, с прямым носом и небольшими усами, из-под которых виднелось линия тонких губ, он привлекал внимание не то дерзостью, не то наглостью своего выражения.

Они двигались небрежной походкой ротозеев.

Старшему было за пятьдесят. Маленький, весь подтянутый, с коротко острижеными седеющими усами, с первого взгляда он не привлекал внимания. Даже его поношенный костюмчик и кепи как-то совершенно сливались с толпой.

Но внимательное изучение его лица обнаруживало какую-то напряженную сконцентрированность. Оно было подобрано, подтянуто и точно все сведено в фокус, которым служили два прищуренных острых глаза. Брови были чуть-чуть нахмурены и от обоих глаз к вискам шло по морщинке.