Sing For Me, Cry For Me

famlia

– Полагаю, твои подозрения имеют под собой реальную почву. Ты должен был стать более чувствительным. Сразу же после того, как я заявил на тебя свои права, - правда, несколько насильственным образом, - ты подсознательно принялся искать того, кто мог обеспечить тебе комфорт и оказать необходимую помощь. Более того, ты также стал разборчивее относиться к разделению людей на друзей и врагов. Вот почему я беру на себя смелость предположить, что прикосновения Гермионы травмировали тебя из-за того, что эти новые, только что пробудившиеся в тебе чувства пытались предупредить о её к тебе не слишком-то дружелюбном настрое. И когда ты подумал, что я не люблю тебя, это сразу же нашло

отклик в твоей душе. Думая так, ты убивал её, а, следовательно, убивал и самого себя. Но как только я признался, и, надеюсь, тем самым успокоил все твои сомнения, что люблю тебя; что нет ничего, что заставило бы меня разлюбить тебя; как только ты сам позволил себе поверить в то, что это правда; что я не лгу тебе; что я здесь не для того, чтобы причинить тебе боль, - твоя душа тут же вновь воспряла к жизни, а голос обрёл прежнюю силу. И не смей никогда больше так меня пугать. Разве я однажды уже не просил тебя больше не выкидывать никаких подобных трюков?

– Прости. Но, Люциус, ты даже представить себе не можешь, что я тогда почувствовал. Я всё никак не мог выбросить из головы картинку, где ты и твоя жена вместе. Это я должен был тогда идти под руку с тобой, а не какая-то блондинистая сучка.

Люциус рассмеялся.

– Не смей надо мной смеяться. Это правда. Я - твоя вторая половина. Это обо мне говорилось в твоём пророчестве. Я - тот, чьё сердце поёт для тебя; я - тот, кто плачет для тебя; и, проклятие, Люциус, я - тот, чьё тело, сердце и душу ты взял себе силой; и теперь, когда я узнал наконец всю истину, я - тот, кто жаждет вручить тебе всё это добровольно. Когда я увидел вас вдвоём, тогда, в Альпах, мне показалось, что я умру прямо там, не сходя с места. Я чувствовал как весь мой мир, все мои надежды и мечты, рассыпаются прахом. Я задыхался. Мне нужно было сбежать как можно дальше от вас двоих. И никогда больше тебя не видеть. А когда я прочёл книгу, то подумал, что потерял даже намного больше, чем мне представлялось сначала; а потом я увидел твои глаза, и они сожгли меня дотла, и я упал. Я был уверен, что умру, и я даже радовался этой мысли, поскольку тогда бы я уже никогда больше не смог увидеть перед своим внутренним взором эту ужасную картину.

– Гарри, не смей никогда даже задумываться о том, что я тебя не люблю. Как только ритуал установления связи будет проведён, мы с тобой вступим в официальный брак, и в нашей жизни никогда больше не появится никого другого. В нашей с тобой жизни. С этого момента у нас будет одна жизнь и одна душа на двоих.

Гарри переполз поближе к Люциусу и тесно прижался к его груди. Люциус в ответ заключил Гарри в объятия и принялся покрывать шею Гарри легкими поцелуями, что заставило юношу тихонько хихикать.

– Малыш, неужели ты боишься щекотки?

– Будь ты проклят, Люциус. Прекрати!

– Это выше моих сил, любовь моя.

Гарри теперь уже хохотал, обливаясь слезами.

– Ты не можешь перестать мучить меня. Это вид моих слёз превращает тебя в настоящего садиста?

– Можно и так сказать, котёнок. Для меня твои слёзы, как и твой голос - это истинный эликсир жизни. Я могу чувствовать, как они просачиваются в моё тело, омывают сердце и целуют мою душу. Я могу ощущать эту целительную влагу, могу пить её.

И с этими словами Люциус повернул лицо Гарри к себе и начал сцеловывать и слизывать слезинки, выступившие на его глазах от безудержного смеха.

– Теперь, когда твоя жажда моих слёз несколько утолена, мы можем наконец поговорить? Пожалуйста?

– Поговорить?

– Да! Люциус, мадам Помфри!

– Что?
– озадаченно переспросил Люциус.

– Мадам

Помфри!
– сказал Гарри, указывая на пол, где всё ещё лежало неподвижное тело медсестры.
– Что ты с ней сделал? Она уснула вечным сном или шанс на пробуждение всё же есть? Почему она до сих пор не проснулась?

– Я наложил на неё особые чары. Я не знаю, как долго они ещё продержатся и мне, конечно же, не хотелось бы, чтобы она проснулась в самый неподходящий момент.

– Но она же не умерла, надеюсь?
– спросил Гарри, дотронувшись до довольно прохладного тела медсестры.

– Любовь моя, поверь мне, у меня нет ни малейшего желания начинать нашу совместную жизнь с убийства, причём совершённого прямо на твоих глазах. Хотя и не могу отрицать, что с легкостью пойду на это, если у тебя вдруг возникнет такая необходимость.

Гарри фыркнул.

– Я не сомневаюсь, что ты это сделаешь также и для того, чтобы удовлетворить свои собственные потребности.

– Ты выглядишь таким спокойным, когда рассуждаешь о столь кровожадных особенностях моей натуры.

Гарри пожал плечами.

– Это то, кто ты есть, и я уже ничего не смогу с этим поделать. Кроме того, в последнее время мне уже пришлось смириться со многими вещами, так что теперь я всего лишь учусь принимать тебя таким, какой ты есть на самом деле. Жесткий, жестокий, властный, устрашающий, могущественный, но при всём этом - любящий и нежный; мне хорошо с тобой, ты даришь мне чувство защищённости и позволяешь почувствовать себя счастливым. Одним словом, это всё - ты, и как ты сам однажды сказал: у меня есть много способов продемонстрировать тебе свою любовь… Пусть даже её объект - совершенно неисправимый ублюдок. Хотя бы до тех пор, пока ты хорошо со мной обращаешься.

– Так будет всегда, любовь моя.

– Ах, эти обещания, обещания… - со вздохом сказал Гарри, махая рукой в области своего сердца.
– А теперь серьёзно, Люциус, что мы будем делать дальше?

– Что ты имеешь в виду?
– спросил Люциус, зарываясь лицом в волосы Гарри.

– Я имею в виду, что мы будем делать до того, как наступит время провести ритуал связывания?

– А чем бы ты хотел заняться?

– Ну, я хотел бы узнать тебя поближе.

– Гарри, и ты просишь об этом меня?

– Эй! Это твоя прямая обязанность, не моя!

– Неужели?

– Да!

– И почему же?

– Потому что именно ты начал всё это, значит, тебе и заканчивать.

– Тогда ясно. Как насчёт того, чтобы встретиться в Хогсмиде во время ближайшего уик-энда?

– Отличное предложение, Люциус, - усмехнулся Гарри.

– Любовь моя, скажи честно, ты когда-нибудь слышал такое слово, как дисциплина?

– Сколько ещё раз мне нужно сказать тебе, о прекрасный мужчина с волосами цвета лунного серебра, что у меня нет ни малейшего понятия о том, что такое дисциплина. Можешь спросить у профессора Снейпа. Думаю, он пытался показать мне, что такое дисциплина, в течение всех семи лет моего обучения в Хогвартсе, но так в этом и не преуспел. И у тебя тоже не выйдет.

– Да что ты?

– Да!

– Но позволь заметить, котёнок, что у меня несколько иные методы обучения, чем у твоего Мастера Зелий, и я вполне могу добиться успеха там, где он потерпел неудачу.

– Это ты случайно не свою трость имеешь в виду?

– Ну, мы можем сперва испробовать и её, если таково твоё желание.

– Ни в коем случае!
– закричал Гарри.

– Какая жалость, - сказал Люциус, задумчиво разглядывая свою трость.

– Люциус?
– позвал млеющий под ласками и лёгкими поцелуями Люциуса Гарри спустя некоторое время.